Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Они вышли с площади и по короткой широкой улице направились к главным воротам. И здесь было то же самое: ряд неподвижных тел с изорванными шеями и серыми, исклеванными вороньем лицами тянулся вдоль стен в обе стороны, насколько хватал глаз. Цицерон поперхнулся. Но он уже обладал достаточным опытом — ведь ему приходилось держать себя в руках, чтобы не опозориться на глазах консула Страбона. Поэтому и теперь Цицерон ловко избежал позора перед своим другом, который продолжал болтать:

— Здесь нет ничего, что можно было бы показать на триумфе, — говорил Помпей, — но я нашел превосходную сеть для ловли диких птиц. А отец дал мне несколько книг — произведения моего прадедушки Луцилия, которых никто из нас даже не видел. Мы думаем, что это работа местного переписчика, достаточно ценная и красивая.

— У них нет еды и теплой одежды, — молвил Цицерон.

— У кого?

— У женщин и детей, изгнанных из города.

— Надеюсь, что действительно нет.

— А что будет с тем ужасом внутри?

— Ты имеешь в виду трупы?

— Да, трупы. И кровь. И головы.

— Со временем они сгниют.

— И вызовут заразу?

— Заразу для кого? Когда мой отец запрет ворота навсегда, ни одного живого существа не останется внутри Аскула. Если кто-нибудь из женщин и детей проскользнет назад, когда мы уйдем, они не попадут внутрь. С Аскулом покончено. Никто не будет тут больше жить, — заявил Помпей.

— Я теперь понимаю, почему твоего отца называют Мясником, — сказал Цицерон, не заботясь о том, что его слова могут быть обидными.

Помпей же воспринял их как комплимент: некоторые его личные убеждения нельзя было даже поколебать, не то что изменить.

— Неплохое имечко, не так ли? — спросил он грубовато, боясь, что сила его любви к отцу уже переходит в слабость. Он прибавил шагу. — Прошу тебя, Марк Туллий, пошли быстрее. Я не хотел бы, чтобы другие cunni начали без меня, потому что именно я расстарался, чтобы нам дали женщин в первую очередь.

Цицерон ускорил шаг, но вскоре начал задыхаться.

— Гней Помпей, я должен кое-что сказать тебе.

— Да? — спросил Помпей, мысленно находясь уже в другом месте.

— Я подал рапорт о переводе в Капую, где при окончании этой войны мой талант будет более полезен. Я написал Квинту Лутацию и получил ответ. Он пишет, что был бы очень рад воспользоваться моими услугами. Или же Луций Корнелий Сулла…

Помпей остановился, с удивлением уставившись на Цицерона.

— Для чего ты хочешь это сделать? — спросил он.

— Штаб Гнея Помпея Страбона состоит из солдафонов, Гней Помпей. А я не солдафон. — Карие глаза Цицерона смотрели мягко и очень серьезно в лицо его озадаченного юного наставника, который не знал, смеяться ему или сердиться. — Пожалуйста, отпусти меня! Я навсегда останусь тебе благодарен, и никогда не забуду, как много ты для меня сделал. Ты же неглупый парень, Гней Помпей, и видишь, что штаб твоего отца — неподходящее место для меня.

Грозовые тучи рассеялись. Голубые глаза Помпея глядели весело.

— Поступай как знаешь, Марк Туллий! — сказал он и вздохнул. — Ты знаешь, я буду по тебе скучать.

* * *

Сулла прибыл в Рим в начале декабря, не имея понятия, когда будут проходить выборы. После смерти Азелиона в Риме не было городского претора, и люди говорили, что единственный консул прибудет, когда ему заблагорассудится, и ни минутой раньше. В обычных обстоятельствах это привело бы Суллу в отчаяние. Но в данном случае ни у кого не вызывало сомнений, кто станет новым старшим консулом. Сулла неожиданно сделался поистине знаменитым. Совершенно незнакомые люди здоровались с ним, как братья; женщины улыбались и искоса бросали завлекающие взгляды; толпа приветствовала его. И он был избран авгуром in absentia взамен умершего Азелиона. В Риме все твердо верили, что это он, Луций Корнелий Сулла, выиграл войну против италиков. Не Марий, не Гней Помпей Страбон. Сулла! Сулла! Сулла!