Хаос на пороге (сборник) - Антология (2014)

Дела тогда шли еще относительно хорошо, однако постепенно становилось все хуже и хуже, и Дженнифер Миллер с течением времени сначала поверила, что действительно слышит голос, потом – что это голос Бога, потом – что Он говорит правду.

«КОНЕЦ БЛИЗОК», – вот все, о чем Он вещал в те первые годы. Наконец, и другие стали слышать Его – в разных зданиях, на разных этажах. Голос, звучавший трубным ревом или приглушенным, нарочитым шепотом, как у ребенка, играющего в телефон, был наконец услышан. «КОНЕЦ БЛИЗОК».

Годы шли, здания постепенно ветшали и разрушались – какие-то больше, какие-то меньше, – и послания стали разнообразнее. Одни слышали одно, другие – другое, но мало-помалу инструкции, ясные и определенные, были донесены до каждого. Никто уже не считал Дженнифер Миллер сумасшедшей – голос теперь звучал в головах у всех. Дату первым узнал мужчина по имени Рональд Кларк, способ – женщина, Барб Руис из Здания 2.

В конце концов Он не оставил ни малейшей неясности, явив себя демократическим Богом, чей трубный глас вещает всем. Слово истины прозвучало для каждого: такова Моя воля, и да свершится она через общее празднество, радостный пир с отравленным угощением. Мы оставим позади эти разрушающиеся здания, эти бренные тела, и вместе отправимся к Свету – первого мая назначенного года.

И вот день пришел. Празднество должно состояться на следующее утро.

Пиа ждет, пока родители уйдут, потом бесшумно проскальзывает к себе, наверх. В своей крохотной комнатке она снова садится так же, как под столом в кухне, прижав колени к груди и дрожа всем телом, словно хрупкий цветок на ветру.

Едва миновала полночь. За окном густая тьма, на небе ни звездочки.

Пиа всю жизнь притворялась – по крайней мере, этому теперь тоже конец. Она приучилась время от времени делать, как остальные – откидывать голову назад и прислушиваться с полузакрытыми глазами. Замирать посреди разговора и повторять одними губами нечто, слышное ей одной, словно беседуя с призраком. Больше не придется.

Их семья жила в Здании 170. Его называли так, потому что оно было построено сто семидесятым из двухсот первоначальных, от которых теперь осталось всего шестьдесят три.

Пиа сидит на кровати, глядя в окно на непроглядно-черный горизонт. Жить осталось совсем немного. Родители – они хорошие и любят дочь, несмотря на ее «глухоту». И все же для них это вечная боль и позор. Пиа знает еще одну девочку – глухую по-настоящему. Ее зовут Шэрон, и она еще в младшей группе, ей на два года меньше. Шэрон не слышит вообще. Пиа слышит все, кроме голоса Бога.

Она берет в руки дневник, но тут же откладывает его. Что теперь толку? Какой смысл? Она никогда не писала в нем правду – слишком рискованно. Девочка всю жизнь скрывала свою тайну, даже без подсказки родителей. Им не нужно было ничего говорить дочери, она и так все понимала. Душевная боль и оторванность от остальных стали ее постоянными спутниками.

Пиа ложится. Завтра все будет кончено – так или иначе. Глаза то открываются, то закрываются, сны наползают странными несвязными обрывками – отец едет на лифте Здания 170, держа рычаг вверх; мама нарезает тонкими пластинками что-то непонятное, но явно не мясо…

Проснуться Пиа заставляет нервное постукивание по стеклу. Она рывком садится на постели в своей золотистой, но сильно обтрепанной старой сорочке и смотрит на окно. Вот опять: «тук-тук» – словно кто-то осторожно барабанит кончиками пальцев.

– Наконец-то! – шепчет Пиа. Соскользнув с кровати, на дрожащих ногах она подходит к окну и снова слышит: «тук-тук». – Наконец-то!

Каким Он окажется? Каким будет Его голос? Наверное, Он сообщит предписания, которые должны стать известны только в последний момент, и их нужно передать кому-то особенному – ей, Пиа, и никому больше. Все это было испытанием ее веры, долгим и трудным, и она его прошла.