Хаос на пороге (сборник) - Антология (2014)

– Наверное, так, – говорит Пиа. – Ты ведь знаешь… когда мы все окажемся по ту сторону, боль останется в прошлом. Она будет всего лишь словом на страницах книг.

– Да, – откликается он. – Правда.

Во всяком случае, так слышали другие. Сама Пиа – нет. Она ощущает холод внутри и глядит мимо Роберта, в окно. Тот тем временем поднимается и начинает с глубокомысленным видом шагать взад-вперед, заложив руки за спину, как какой-нибудь политик.

– Роберт?

– Да, да, ухожу, ухожу… Только… есть еще кое-что.

«ПОСТАВЬ ЕЕ ПРЕДО МНОЙ».

Аннабел сидит в темном подвале, прижав колени к груди, обхватив себя руками и сплетя пальцы. Вот уже много лет это ее убежище – здесь, в кладовой Здания 170, полной разбросанных в беспорядке сокровищ той эпохи, когда все еще было хорошо. Сюда Аннабел спускается, чтобы подумать. Здесь она пытается справиться со своей тяжкой ношей. Это не Пиа, нет – ребенок не может быть бременем, только радостью. Но вот ее особенность, отличие от других… Ее «глухота». Сомнение в том, что предназначил девочке Бог, чего хочет для нее сама мать. Вопросы тяготят душу Аннабел, а время уже пришло, час почти пробил.

«ПОСТАВЬ ЕЕ ПРЕДО МНОЙ».

Вздрогнув, Аннабел зажимает уши, как будто эти слова можно заглушить. Все эти годы она спускалась сюда на грузовом лифте, когда он работал, или просто по ступенькам – подальше от Кеннета, от остальных, от Центра, чтобы остаться наедине со своими собственными мыслями. Вокруг царит полумрак, и иногда кажется, что даже голос Бога не может проникнуть так глубоко, отыскать ее здесь. Будто она снова маленькая девочка, возраста Пиа, в мире, где внутреннюю тишину ничто не нарушает – как это было до Дженнифер Миллер, во времена, когда молчание наедине с собой мог прервать только ты сам.

Иногда так кажется. Но не всегда. И уж точно не сегодня.

«ПОСТАВЬ ЕЕ ПРЕДО МНОЙ».

– В общем… – Роберт кашляет и понижает голос. – Какие у тебя планы на завтра?

– Планы на завтра?.. – Пиа в замешательстве. Она делает шаг назад, к кровати. – Это шутка?

– Нет.

Роберт мотает головой. Руки у него по-прежнему за спиной, и он смотрит в пол.

– Я серьезно, Пиа. Твоя семья отправляется на ту сторону? А ты?

Пиа в своей золотистой детской ночнушке таращится на него, не веря своим ушам. Прежде он дергался и нервничал, как обычный мальчишка, но теперь его волнение выглядит каким-то более взрослым, непустым. Он словно растет на глазах.

– Все отправляются.

Рука Роберта дергает за вихор. Он пожимает плечами и делает кислую гримасу.

– Твоя семья ведь тоже? – спрашивает Пиа.

– Да.

– А ты?

Он не отвечает. Пиа не сводит с него глаз. Ее сердце колотится, клапаны открываются и закрываются, бешено гоня кровь. Перед глазами возникает картина кухонной стойки двумя этажами ниже, ждущая там, на ней груда тонко нарезанных пластинок сырого мяса, розовых, сочащихся…

– Когда ты была маленькой, – спрашивает вдруг Роберт с напором, – ты подсматривала из-за пальцев во время молитвы перед едой?

– Не знаю… Не помню.

На самом деле да. Она помнит прекрасно. Как, чуть приоткрыв глаза, следила за родителями, пока те одними губами повторяют слова вслед за Богом, которого они слышат, а она – нет. Маленькой Пиа было страшно, что она не такая, как все. Она молча сидела, глядя на еду, и ждала.

– Завтрашний вечер – вот все, о чем я сейчас могу думать, – говорит Роберт. Внезапно он порывисто шагает к девочке и хватает ее за руки. – О том, чтобы завтра вечером еще быть здесь. Остаться в живых. О том, как это будет. Мы сможем бродить по улицам, от здания к зданию, слышишь, Пиа? Мы сможем делать все, что захотим, а остальные будут мертвы.