Королева - Салли Беделл Смит (2013)

Сама процедура провозглашения (инвеституры) была отсылающим к средневековым традициям представлением XX века, поставленным герцогом Норфолкским в современных декорациях, созданных валлийцем лордом Сноудоном, который помимо дизайна занимался и фотосъемками. В расчете на телекамеры Сноудон сконструировал в качестве помоста круглую плоскую площадку из сланцевых плит под минималистичным плексигласовым пологом на стальных шестах, напоминающих пики. На помосте установили три аскетичных сланцевых трона с алыми подушками. Сноудон стремился отобразить “простоту и величие” (59) современной монархии. “Я не хотел красных ковровых дорожек, – объясняет он. – Принц должен был идти по обычной зеленой траве” (60).

Королева против обыкновения сильно нервничала, готовясь выйти на парадный двор. Заметно волнуясь, она спрашивала, будет ли подготовленная для нее речь лежать на троне. Филипп довольно резко ответил, что он понятия не имеет и что “главная героиня она, а не он” (61). Обменявшись колкостями, августейшие особы двинулись вперед, придав лицам подобающее выражение.

Стоя на помосте в ожидании сына, Елизавета II прижимала локтем свою белую сумочку, а в другой руке держала сложенный зонт – излишняя предосторожность для кратковременной легкой мороси. Под взглядами четырех тысяч приглашенных Чарльз вышел из Башни Чемберлена в темно-синем мундире шефа Королевского валлийского полка, на котором поблескивала цепь ордена Подвязки.

Кульминация церемонии наступила, когда он преклонил колени перед матерью, и начался торжественный ритуал вручения сопутствующих титулу регалий, сопровождаемый застенчивыми улыбками Чарльза. Сперва королева опоясала сына мечом с девизом “Ich Dien” (“Я служу”). Затем короновала его венцом из 24-каратного валлийского золота, инкрустированн бриллиантами и изумрудами, обрамляющим бархатную пурпурную шапочку с горностаевой опушкой. В отличие от других королевских корон эта выглядела самой стилизованной: с одной-единственной дугой, увенчанной гравированной державой, и похожими на булавки для галстука крестами, перемежающимися с почти схематичными геральдическими лилиями принца Уэльского.

Возложенная на голову Чарльза корона опустилась почти до бровей, и он поправил ее рукой. На левый безымянный палец сына Елизавета II надела аметистовый перстень, символизирующий единство принца с Уэльсом, а затем вручила ему золотой жезл (как временному правителю) и накинула на плечи пурпурную шелковую мантию с горностаевым воротом, привычным материнским жестом разгладив складки, прежде чем защелкнуть золотую застежку. Приняв клятву верности, королева подала сыну знак встать, и они расцеловали друг друга в левую щеку в знак преданности, скрепляя поцелуем обязательство королевы защищать принца в его служении.

“Наверное, самый волнующий и значимый для меня миг, – писал позже Чарльз, – наступил, когда я вложил свои ладони в мамины и поклялся служить ей верой и правдой и защищать от всех врагов до последних дней своих” (62). Теми же самыми словами клялся его отец во время коронации Елизаветы II, и Чарльзу они казались “чарующими, средневеково-сказочными, но не утратившими актуальности”. Королева тоже соблюдала торжественность, однако несколько недель спустя, за ланчем в Ройял-Лодже, когда Ноэль Кауард сообщил, какой трогательной ему показалась церемония инвеституры, “она тут же развеяла мои сентиментальные иллюзии. Как выясняется, и Чарльз, и Елизавета II едва сдерживали смех, потому что на репетиции корона оказалась слишком велика и накрывала принца, словно колпак свечу” (63).Свидетелями официального вступления наследника престола в эпоху зрелости стали около пятисот миллионов телезрителей по всему миру. Для Чарльза инвеститура знаменовала начало пути к трону – насколько долгого, он тогда и предугадать не мог.

...

Он часто говорил Елизавете II: “Ваша задача – нести людям свет счастья”.