Портрет Дориана Грея - Уайльд Оскар (2004)

— Ах, какой вы циник! — воскликнула старая леди, отодвигая свой стул и кивая леди Рёкстон. — Вы должны на днях опять прийти ко мне обедать. Вы в самом деле — великолепное тоническое средство, гораздо лучше, чем то, которое мне прописывает сэр Андрью. Но вы сами должны мне сказать, кого бы вы желали здесь встретить. Я хочу, чтобы это было самое приятное общество.

— Я люблю мужчин с будущим и женщин с прошлым, ответил лорд Генри. — Или, пожалуй, тогда пришлось бы ограничиться одним только дамским обществом?

— Боюсь, что так, — сказала она со смехом, вставая. Тысяча извинений, дорогая леди Рёкстон, — я не заметила, что вы еще не кончили вашей папиросы.

— Ничего, леди Нарборо. Я курю слишком много. В будущем я буду умереннее.

— Пожалуйста, не делайте этого, леди Рёкстон, — сказал лорд Генри. — Умеренность — это скучный обед, излишество — это пир[14].

Леди Рёкстон с любопытством взглянула на него.

— Вы должны зайти как-нибудь днем и объяснить мне это, лорд Генри. Эта теория звучит очень увлекательно! — пробормотала она, выплывая из комнаты.

Надеюсь, вы не будете слишком долго заниматься вашей политикой и сплетнями, — закричала леди Нарборо с порога. — В противном случае мы, дамы, непременно перессоримся наверху.

Мужчины засмеялись, и мистер Чэпмен торжественно встал с одного конца стола и перешел на другой. Дориан Грей также переменил свое место и сел рядом с лордом Генри.

Мистер Чэпмен громко стал рассуждать о положении дел в палате общин. Он высмеивал своих противников. Слово «доктринер», слово страшное для всякого англичанина, по временам слышалось среди его восклицаний. Аллитеративная приставка сплошь и рядом служила украшением для его красноречия. Он возносил английский флаг на вершины Мысли. Врожденная глупость нации, которую он добродушно называл «английским здравым смыслом», возводилась на степень истинного оплота общества.

Усмешка блуждала по губам лорда Генри; он обернулся и посмотрел на Дориана Грея.

— Вам не лучше, мой милый? — спросил он. — За обедом вы были как будто немного не в духе.

— Я совершенно здоров, Гарри. Я устал. Вот и все.

— Вчера вы были обворожительны. Маленькая герцогиня совершенно вами очарована. Она сказала мне, что собирается в Сельби.

— Она обещала приехать к двадцатому.

— И Монмоут также приедет?

— О, да, Гарри.

— Он мне ужасно надоедает, почти столько же, сколько и ей. Она очень умна, слишком умна для женщины. В ней отсутствует невыразимое обаяние слабости. Ведь глиняные ноги всегда выгодно выделяют золотое туловище статуи. Ее ножки очень красивы, но они отнюдь не из глины, — из белого фарфора. они прошли через огонь, а то, что огонь не разрушает, он закаливает. Она многое испытала.

— Сколько времени она замужем?

— По ее словам — целую вечность. По сведениям же, почерпнутым из ежегодника английской титулованной знати, — кажется, лет десять, но десять лет с Монмоутом могли показаться вечностью. Кто же еще приедет?

— О, Виллоуби, лорд Регби с женой, наша хозяйка, Джеффри Клоустон — обычная компания. Я пригласил еще лорда Гротриана.

— Он мне нравится, — сказал лорд Генри, многие его не любят, но я нахожу его очаровательным. Свою подчас излишнюю заботливость о туалете он всегда искупает избытком эрудиции. Это очень современный тип.

— Не знаю, удастся ли ему приехать, Гарри. Ему, может быть, придется уехать с отцом в Монте-Карло.

— Ах, какое неудобство эти родственники! Постарайтесь убедить его приехать. Кстати, Дориан, вы вчера очень рано сбежали — не было еще и одиннадцати. Что же вы делали потом? Вы прямо пошли домой?

Дориан быстро взглянул на него и нахмурился.

— Нет Гарри, — проговорил он наконец. — Я вернулся домой только около трех часов.

— Вы были в клубе?