Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

Мы с Джимом ее терпеть не могли. Идешь мимо, а она сидит на веранде и сверлит тебя злым взглядом. И непременно пристанет – а как мы себя ведем? – и начнет каркать, что́ из нас выйдет, когда мы вырастем, – уж конечно, ничего хорошего! А ходить мимо нее по другой стороне улицы тоже смысла не было – тогда она начинала орать на весь квартал.

Ей никак нельзя было угодить. Скажешь ей самым веселым голосом: «Привет, миссис Дюбоз!» А она в ответ: «Не смей говорить мне «привет», скверная девчонка! Надо говорить: «Добрый день, миссис Дюбоз!»

Она была злая-презлая. Один раз она услыхала, что Джим называет отца просто по имени, так ее чуть не хватил удар. Свет не видал таких дерзких, нахальных дурней, как мы, сказала она, и очень жалко, что наш отец после смерти матери не женился второй раз! Наша мать была о-ча-ро-вательная женщина, и просто обидно смотреть, что Аттикус Финч так распустил ее детей! Я не помнила маму, но Джим помнил, он мне иногда про нее рассказывал, и от таких слов он весь побелел.

После Страшилы Рэдли, бешеного пса и всяких других ужасов Джим решил – хватит нам застревать у дома мисс Рейчел, трусы мы, что ли! Будем каждый вечер бегать на угол к почте встречать Аттикуса. И уж сколько раз бывало – миссис Дюбоз чего только не наговорит, пока мы идем мимо, и Джим встречает Аттикуса злой как черт.

– Спокойнее, сын, – говорил ему тогда Аттикус. – Она старая женщина, и притом больная. А ты знай держи голову выше и будь джентльменом. Что бы она ни сказала, твое дело не терять самообладания.

Джим говорил – не такая уж она больная, больные так не орут. Потом мы втроем подходили к ее дому, Аттикус учтиво снимал шляпу, кланялся ей и говорил:

– Добрый вечер, миссис Дюбоз! Вы сегодня выглядите прямо как картинка.

Он никогда не говорил, какая картинка. Он рассказывал ей про всякие судебные новости и выражал надежду, что завтра она будет чувствовать себя хорошо. Потом надевал шляпу, прямо перед носом миссис Дюбоз сажал меня на плечи, и мы в сумерках шагали домой. Вот в такие вечера я думала – хоть мой отец терпеть не может оружия и никогда не воевал, а все равно он самый храбрый человек на свете.

Когда Джиму исполнилось двенадцать, ему подарили деньги; они жгли ему карман, и на другой день мы отправились в город. Джим думал, ему хватит на паровозик и еще на жезл тамбурмажора для меня.

Я давно заглядывалась на этот жезл, он был выставлен в витрине у Элмора, украшен блестками и мишурой и стоил семнадцать центов. Ох, как я мечтала поскорей вырасти и дирижировать оркестром учащихся средних школ округа Мейкомб! Я давно уже упражнялась в дирижерском искусстве и научилась подбрасывать палку высоко в воздух и почти что ловить ее; Кэлпурния как увидит меня с палкой в руках, так и в дом не пускает. Но я знала, будь у меня настоящий жезл, уж я его не уроню, и со стороны Джима было очень благородно сделать мне такой подарок.

Когда мы шли мимо дома миссис Дюбоз, она сидела на террасе.

– Вы куда это собрались в такую пору? – закричала она. – Верно, лодыря гоняете? Вот позвоню сейчас директору школы!

Лицо у нее стало такое, словно мы невесть что натворили и она уже собралась катить свое кресло к телефону.

– Да ведь сегодня суббота, миссис Дюбоз, – сказал Джим.

– А хотя бы и суббота, – туманно ответила она. – Интересно, знает ли ваш отец, где вас носит?

– Миссис Дюбоз, мы ходили одни в город, еще когда были вот такими. – Джим показал ладонью фута на два от земли.

– Не лги мне! – завопила она. – Джереми Финч, Моди Эткинсон сказала мне, что ты сегодня сломал у нее виноградную лозу. Она пожалуется твоему отцу, и тогда ты пожалеешь, что родился на свет! Я не я буду, если тебя через неделю не отошлют в исправительный дом.

Джим с самого лета даже близко не подходил к винограду мисс Моди, а если бы он и сломал лозу, он знал – мисс Моди не станет жаловаться Аттикусу, и он так и сказал – это все неправда.