Ты мой закат, ты мой рассвет - Субботина Айя

У меня на всем белом свете только один человек, который может защитить мой разваленный замок и воскресить радужных овечек.

Я сама.

Глава девятнадцатая: Антон

Мать на ужин не остается. Говорит, что заехала только забрать вещи и просит, как всегда, вызвать ей такси. Пока Очкарик возится на кухне, мы собираемся и выходим на крыльцо. Впервые за черт знает сколько времени не валит снег и небо на удивление чистое, с огромными колючими звездами.

Пока я веду ее до горки, гуда приедет забирать такси, мать говорит о домашних делах, рассказывает, что у нее хорошие анализы крови и что в январе, сразу после праздников, ее прооперируют. Ничего серьезного - снова варикоз, с которым она пытается бороться уже который год. Но я все равно немного дергаюсь.

— Мам, у меня с десятого числа командировки почти без просветов до конца февраля. Может, перенесешь? Месяц роли не играет.

— Антон, ну какой перенос? Ты же сам врача нашел, сам знаешь, что еле к нему в график втиснулись.

Знаю. Мне это все стоило геморроя. Почти буквального. Но на то я и сын. чтобы заботиться о старости своих родителей.

— Не переживай. - Мы останавливаемся, и впереди уже виднеется рассеянный свет фар. - Отец за мной присмотрит.

— Йени тоже, вы, вроде, хорошо ладите. Она улыбается, целует меня в щеку и уезжает.

Странное чувство. Жопой чувствую, что что-то не так, но не могу понять, откуда прилетело. Возможно, просто до сих пор дергаюсь, оглядываясь на то, каким херовым было утро.

Когда возвращаюсь, стол уже накрыт, но Очкарика нигде нет. И на попытки до нее докричаться никакой реакции. Только когда поднимаюсь на второй этаж, слышу звук льющейся из душа воды.

Ее вещи лежат на диване - сложены аккуратно, как в казарме. Рядом телефон и маленький черный рюкзак с брелоком в виде единорога с круглым колокольчиком.

Сверху на белом пушистом свитере - почти прозрачный бюстгальтер.

Она голая в душе.

За дверью. Можно протянуть руку и дотронуться. Разве не так мирятся супруги после ссоры?

Я стаскиваю свитер и футболку, проворачиваю ручку... но дверь заперта изнутри. Стучу. Сразу несколько раз и громко.

Шум воды прекращается. Пару минут я совсем ничего не слышу, только возню и шорохи.

— Все хорошо, малыш? - напрягаюсь, спрашивая через дверь.

Снова в голове те самые слова ее матери, хоть вырезай их автогеном.

Вместо ответа Очкарик открывает дверь и выходит: с мокрыми волосами и завернутая в большое пушистое полотенце. Наружу торчат только воробьиные тощие плечи с как будто слишком беспощадно вырезанными ключицами.

— Прости, что заняла ванну. - Проходит мимо и даже не смотрит в мою сторону.

Пытаюсь взять ее за руку, но Йени отодвигается, как будто собираюсь причинить ей боль.

— Пожалуйста, - зеленые глаза какие-то слишком яркие за мокрыми сосульками волос, - не дотрагивайся до меня.

— Ты ебанулась?! - мгновенно, с пол оборота завожусь я. - Что не так? Где я опять провинился?! Или ты решила все-таки отметить мой косяк громом и оркестром?

— Мне все равно до того, что было утром, - стеклянным голосом отвечает она. Сбрасывает полотенце, совершенно не стесняясь, как будто меня здесь нет. -Помнишь наш договор? Я забочусь о тебе, ты защищаешь меня. Ни о чем другом мы не договаривались.

— Я женился не для того, чтобы дрочить или трахать других баб!

Она откидывает с лица волосы, секунду что-то ждет, а потом снова снимает только что надетый лифчик. Расправляет плечи, стаскивает по бедрам какие-то очень крошечные трусики, укладывается на спину на кровать и широко разводит ноги.

Я сглатываю.

Я мужик.

У меня не было ебучего секса уже почти два месяца, потому что я дрочил как дурачок.

Потому что мне и не хотелось никого, кроме этой ебанутой на всю голову дурочки. Но я лучше на хрен стану импотентом, чем возьму эту подачку.