Ну, последствия разумелись сами собой. Когда ты вспомнишь, но каким пустяковым поводам тетя Джулия вышвыривала меня вон прежде, то легко представишь себе энтузиазм, с которым она поплевала себе на ладони и вышвырнула меня вон теперь. Пять минут спустя, после крайне мучительной сцены, я вновь оказался в вестибюле, получив четкие указания немедленно убраться вон из пределов ее дома, а убравшись, и дальше оставаться за этими пределами. Как выяснилось, горничная уже упаковывала мой чемодан.

Ну, оставалось только заглянуть в дворницкую, взять Боевого за жабры, сообщить, что купанию в портвейне и прочему пришел конец, и забрать его куда-нибудь, где он продолжал бы готовиться до дня боя.

Куда именно забрать, я в тот момент сказать не мог. И уже решил, что мне придется разделить с ним его комнатушку в Лаймхаусе. Довольно-таки унылая перспектива, но, черт дери, куда более светлая, чем та, которая открылась после двух минут моего с ним разговора. Корки, этот субчик отказался уйти со мной. Наотрез. Ему тут нравится, сказал он. И переубедить его мне не удалось.

Ну, короче говоря, мне пришлось оставить его там. И ты можешь вообразить, в каком мрачном настроении я волок свой чемодан к станции метро, поскольку моей тетке недостало элементарной гуманности обеспечить меня платой за такси. Мне казалось, что все потеряно. Мое финансовое будущее целиком зависело от способности этого субчика выбить пыль из грозного противника шестнадцатого ближайшего месяца. А он выйдет на ринг, обзаведясь двойным подбородком и брюшком, как у олдермена. Еще две недели злокачественного влияния Окшотта, и вообще неизвестно, достанет ли у него энергии хотя бы подняться на ринг, или понадобятся лебедка и тали. А шансов избавить его от этого злокачественного влияния у меня было не больше, чем извлечь его из какого-нибудь тайного подземелья.

Не побоюсь признаться, Корки, что почти двое суток я оставался в полной прострации. При всей моей находчивости выхода я не находил.

Но разумеется, для типуса с моим экстраординарным мыслительным чутьем любой тупик рано или поздно перестает быть тупиком. Идея не может не родиться, что и произошло под вечер второго дня. Я возвращался из министерства иностранных дел, где подоил Джорджа Таппера — не без труда и опасений — на пару фунтов, и вдруг мой мозг, исследуя все возможности, внезапно клюнул. Словно глас с небес проревел мне на ухо одно-единственное слово — «Флосси»! Я понял то, что мне следовало бы понять с самого начала! Для пробуждения лучшей стороны натуры Боевого Билсона требовалось кроткое женское влияние. Урезонить его могла только его нареченная.

Я пришел к выводу, что интересы указанной Флосси совпадают с моими. Для нее, как и для меня, было жизненно необходимо, чтобы шестнадцатого Боевой вышел на ринг в наилучшей форме. Ее, как я упомянул, уже начинала выводить из себя сонная беспечность, с какой мужчина ее мечты позволял дням проходить за днями, и никакого свадебного торта на горизонте. Разница в гонораре победителя и побежденного для нее означала разницу между святыми узами брака с пылу, с жару и очередным томительным ожиданием. Естественно, в решении этой задачи она всем сердцем будет со мной. Махнув проезжавшему такси — что я благодаря щедрости Таппи мог себе позволить, — я помчался в «Голубой якорь» в Найтсбридже, где, как поставил меня в известность Билсон, она недавно приняла пост вице-президента при пивном насосе.