Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

"Отпустите меня с допроса, подумать надо..." Хорошо. Вызываю через день, не успел он рта раскрыть, я ему заключение экспертизы..

- Какой экспертизы? - не понял я.

- Там, понимаешь, среди прочего на полу приемник валялся, "Телефункен", как сейчас помню трофейный. И тип этот вовсю разорялся, что искали грабители в приемнике деньги, не нашли и со злости грохнули его об пол со всей силой. А эксперты пишут категорически, что коли грохнулся бы приемник об пол, то произошли бы в его хрупкой конструкции непоправимые перемены и работать он бы ни в жисть не стал. А приемник, между прочим, работает как миленький...

- Ага, он значит его на пол поставил, чтобы создать видимость разгрома...

- Точно. Я ему так и сказал, он на полусогнутых: "Жизнь мне сохраните, умоляю, вину искуплю..." Вот такие типы, значитца, имеют место, и ты привыкай вести с ними беспощадную борьбу, как от нас требует народ.

- А Груздев?

- Испекся,- небрежно махнул рукой Жеглов.- Покобенится - и в раскол, куда ему деваться? Все улики налицо, а мужичишко он хлипкий, нервный...

Я поднялся:

- Пойду его проведаю - как он там?

- Ни в коем разе,- остановил Жеглов.- Ему сейчас до кондиции дойти надо, наедине, как говорится, со своей совестью. Но, между прочим, ты не думай, что все уже в порядке, такие дела непросто делаются, тут еще поработать придется...

- Есть,- охотно согласился я и попросил: - Ты обещал насчет следственных вопросов поподробней...

- А-а, - вспомнил Жеглов.- Это можно. Конечно, тут все на словах не объяснишь, ты еще пройдешь эту теорию на практике...

Я усмехнулся.

- Ну что ты, как медный самовар, светишься? - рассердился Жеглов.- Дело серьезное! Ты пойми, когда преступника допрашивают, он весь, как зверь, в напряжении и страх в нем бушует: что следователь знает, что может доказать, про что сейчас спросит? Вот это самое напряжение, страх этот его надо вплоть до самого ужаса завинчивать, понял? А как это делается? Очень просто. Вопросы должны идти по нарастающей: сначала про пустячки, то да се, мелочишку - тот сказал, та видала, этот слыхал... Преступник уже видит, что ты в курсе дела и пришел не так просто, поболтать про цветы и пряники. Ладно. И тут ты ему фактик подбрасываешь, железный...

- Ну, а он, представь себе, отпирается,- сказал я.

- И хорошо! И прекрасно! Он отпирается, а ты ему очняк - р-раз! Кладет его, допустим, подельщик на очной ставке...

- А он все равно отпирается...- подзадорил я его.

- А ты ему свидетеля - р-раз, экспертизку на стол - два! Вещдок какой-нибудь покрепче - тр-ри! И готов парнишечка, обязан он в этом фактике признаться и собственноручно его описать, и к тому же с объяснением, почему врал доселе.

- Ну, допустим,- кивнул я.- Что потом?

- Потом ты ему предлагаешь самому рассказать о своей преступной деятельности. Он тебе, конечно, тут же клянется, что сблудил один-единственный разок в молодой своей жизни, да и то по пьянке. А ты сокрушаешься, головой качаешь: опять, мол, заливаешь ты, паря, мне тебя просто до невозможности жалко, что с тобою при твоей неискренней линии станется? Он говорит: "А что?" - а ты краешком, осторожненько, называешь, к примеру. Шестой Монетчиковский, где, как тебе известно, кражонка была, но доказательств ни на грош не имеется.

- Так он тебе навстречу и разбежался!

- А вот и разбежался! Я ведь про первый эпизод тоже его спрашивал с прохладцей, издалека. Он мне семь бочек арестантов, а я ему факты, очные ставки и все такое прочее, после чего и сознаваться пришлось, и оправдываться. Поэтому он встает, смотрит в твои красивые голубые глаза, бьет себя в грудь и "чистосердечно"

сознается в последнем из преступных фактов своей жизни. Протокол, значитца, подписи и другие рассказы...

Зазвонил телефон - Панков из дому интересовался, не сознался ли Груздев.