Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

- Немного же вы написали за столько времени,- посетовал Жеглов, принимая от него два редко исписанных корявым, каким-то неуверенным почерком листочка. Груздев сжал губы еще теснее, ничего не ответил, но Жеглов, не обращая на это ни малейшего внимания, уселся в кресло и стал читать, подчеркивая что-то в объяснении карандашом. Прочитал, встал, прошелся по кабинету, подошел вплотную к Груздеву, который сидел - это как-то не нарочно даже получилось - на одиноком стуле посреди кабинета, так что даже облокотиться было не на что; и сказал Жеглов веско:

- Значитца, так, гражданин Груздев, будем с вами говорить на откровенность:

правды писать вы не захотели.- И он небрежно помахал в воздухе листочками объяснения.- А напрасно. Дело-то совсем по-другому было, и враньем мы с вами только усугубляем, понятно?

- Да как вы смеете! - вскочил со стула Груздев.- Как вы смеете со мной так разговаривать? Я вам не жулик какой-нибудь, с которыми, я наслышан, в вашем учреждении обращаются вполне бесцеремонно. Я врач! Я кандидат медицинских наук, если на то пошло! Я буду жаловаться! - Бледное лицо его снова запеклось неровными кирпичными пятнами страха и волнения, он стоял вплотную к Жеглову и, казалось, готов был вцепиться в него.

Жеглов сделал - даже не сделал, а скорее обозначил - неуловимое движение корпусом вперед, на Груздева, и тот невольно отступил, но позади был стул, и он неловко, мешком, шлепнулся на него. Как бы фиксируя это положение, Жеглов небрежно поставил ногу на перекладину стула, сказал жестко и в голосе его послышалась угроза:

- Насчет жалоб, я уже слыхал, доводилось. А вот насчет жуликов - это верно. Ты не жулик. Ты убийца...

У меня перехватило дыхание - настолько неожиданным был этот переход. Я понял, что начинается самое ответственное: сейчас Жеглов будет р а с к а л ы в а т ь Груздева!

А пока была тишина, плотная, вязкая, напряженная, и нарушало ее лишь хриплое дыхание Груздева да мерное поскрипывание стула под ногой Жеглова. Щегольским сапогом своим он прихватил полу пальто Груздева, и, когда тот попробовал повернуться, пальто, натянувшись, не пустило его - Жеглов словно пришпилил Груздева к стулу...

- Ты долго готовился...- прервал наконец молчание Жеглов, и голос у него был какой-то необычный, скрипучий, и слышалось в нем одно только чувство - безмерное презрение.- Хи-итрый... Только на хитрых у нас, знаешь, воду возят...

- Да вы... Да что вы такое несете! - Груздев давился словами от возмущения, наконец они вырвались наружу в яростном крике: - Вы с ума сошли!

- Ну-ну, утихомирься...- жестко ухмыльнулся Жеглов.- Будь мужчиной: попался - имей смелость сознаться. Оно к тому же и полезно - в законе прямо сказано:

чистосердечное признание смягчает вину...

В кодексе, который я читал вчера утром, формулировка была несколько иная, но мысль эта мелькнула и пропала, потому что заговорил Груздев:

- Слушайте, это какое-то ужасное недоразумение... Я не верю... Вы со мной разговариваете, будто я в самом деле убийца...- Голос его звучал хрипло, прерывисто, на глазах выступили слезы.- Но ведь, если вы м н е не верите, то это как-то д о к а з а т ь надо?!

- А что тут еще доказывать? - легко сказал Жеглов.- Главное мы уже доказали, а мелочи уж как-нибудь потом, в ходе следствия подтвердятся. Ну, например, тем, что пуля выстрелена из вашего пистолета. Я, кстати, это сразу же на глаз определил, на месте...

- Но из пистолета мог выстрелить кто-то другой! Вы же сами убедились, что его на месте не оказалось! - сказал Груздев, и мне послышалась в его голосе вопросительная интонация. Я посмотрел на Жеглова, и он еле заметно подмигнул мне: "Чувствуешь, как прощупывает?" - а сказал опять вежливо и терпеливо, как учитель, объясняющий несложную задачу совсем уж непонятливому ученику: