Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

Я проснулся без четверти шесть от холода,- укладываясь спать, Жеглов растворял настежь окно и утверждал, что от свежего воздуха человек высыпается вдвое быстрее. На цыпочках я перебежал к окну, ежась от холода, быстро прикрыл раму и начал делать зарядку и чем быстрее махал руками и ногами, тем становилось теплее. Из-за серого дома Наркомсвязи вставало красное, чуть задымленное облаками солнце, сиреневые и серые рассветные тона растекались под карнизы и крыши, и сейчас стало видно, что кровли покрыты серебряной испариной первого утренника. Воздух был прозрачен и тягуч - он слоился струями и имел вкус снега и хвои. Посмотрел я, посмотрел и снова открыл окно.

Из-под одеяла вылезла взлохмаченная жегловская голова, и хриплым со сна голосом он спросил встревоженно:

- Але, мы с тобой не проспали?

- Давай вылезай скорее, сейчас чай будет...

К чаю у нас было четыре пакетика сахарина, котелок вареной картошки, холодной правда, но все равно вкусной, с тонкой солью "Экстра", и две банки крабов. Я купил крабы позавчера в соседнем магазинчике - их продавали вместе с белковыми дрожжами без карточек, и весь магазин был заставлен пирамидами, сложенными из блестящих баночек с надписью "СНАТКА" и "АКО".

- Конечно, краб - это не пища,- рассуждал Жеглов за столом.- Так, ерунда, морской таракан. Ни сытости от него, ни вкуса. Против рака речного ему никак не потянуть. Хотя если посолить его круто и с пивом, то ничего, все-таки закусочка.

Но едой мы его признать никак не можем...

Я, как ответственный за продснабжение, обиделся:

- Ты же сам просил меня карточки не отоваривать за эти дни, приберечь к праздникам,- может толковое что-нибудь выкинут! У нас за целую декаду карточки сохранились, а ты бубнишь теперь!

- А я разве что? Правильно действовал. Но знаешь, если еду поругать, то себя самого выше понимаешь. А с собой имеем что-нибудь? Там ведь на свежем воздухе жрать как волки возжелаем...

- Вон я уже в авоську упаковал харчи. Рацион, значит, такой предлагается: два гороховых брикета-концентрата, буханка хлеба, три луковицы-репки, небольшой шматок сала и три куска рафинада натурального. Заварка чайная само собой.

Хватит?

- Хватит. Может, крабов еще пару банок возьмем?

- А тебе там пива к ним не заготовили,- ехидно сказал я.

- Стану я на вас надеяться,- хмыкнул Жеглов и, нырнув за диван, вытащил оттуда поллитровку.- Подойдет?

- Живем,- засмеялся я.- Вот только ехать мне не в чем - ботинки совсем развалились.

- А сапоги?

- Да ты что, Жеглов? Они же у меня теперь единственные - хромовые, офицерские,- а я в них по глине там топать стану? В чем мне тогда завтра-то ходить?

- Плюнь! Живы будем - новые справим.

- Ну нет,- не согласился я. И отправился к Михал Михалычу.

А Жеглов натянул свои щегольские сапожки и почистил их еще на дорогу, словно собирался не на огороды, а к руководству. Он уже совсем был готов, когда я вернулся - в отрезных подшитых валенках с кожимитовой подошвой и простроченными носами. Впридачу они еще были маловаты.

- Брось людей смешить,- сказал Жеглов.- Солнце на улице, а ты в валенках...

- Ничего, ничего. Я ведь не танцевать еду, а работать, так что посмотрим еще, кто кого насмешит...

Мы шли по городу, утренне просторному, воскресному, и солнце уже стало желтым, мягким, а воздух я прямо разгребал горстями. На Сретенском бульваре замерли недвижимо липы, и сказал я Жеглову с грустью:

- Эх, жалко! Сейчас после заморозка солнышко пригреет - сразу лист потечет...