Стая - Сергеева Оксана (2014)

не сдвинется, если это не в его интересах.

— Он что-то говорит тебе? Давит? Скажи.

— Курить надо бросать.

— Что?

— Говорю: бросаю курить.

— Шутишь? — У Юльки чуть коленки не подкосились. Не от радости, несмотря на то, что сама

время от времени пилила его из-за пристрастия к сигаретам и сейчас должна была быть более чем

довольна, а от резкой смены его настроения. Уже приготовилась к новой волне гнева. Потому и вина

себе налила, чтобы все это легко проглотить. Кофе здесь не поможет. А тут спад такой, будто откос

под ногами осыпался, а сама в бездну.

— Нет, не шучу. Последняя, — поднял руку с сигаретой, до половины, выкуренной. Как обещание

дал.

Не шутил он вовсе. И не просто так придумал это от нечего делать. Решил отвлечь свое внутреннее

внимание от проблемы взаимоотношений с Монаховым, создав себе другой головняк. Так сказать, перенести центр раздражения. Слишком сильно стал реагировать, часто терять самообладание. В

последнее время очень легко поддавался на провокации. А этот фокус с сигаретами, как пить дать, сработает. Та еще психологическая борьба предстоит. С собой труднее воевать, чем с Монаховым.

— Счастье вдруг, в тишине, Постучалось в двери… — пропела Юля и наконец отпила, отчего-то

чуть не подавившись.

— Давай уедем, — вдруг сказал Денис и, отложив сигарету, в несколько глотков допил остывший

кофе.

— Куда? — оторопело спросила Юля.

— Куда-нибудь, — подошел к ней. — Куда хочешь. Хочешь на острова, хочешь в горы. Я

послезавтра лечу в Москву по делам, вернусь через два дня. Освобожу неделю, и мы устроим себе

отпуск. Думаю, за неделю прогулов тебя не выпрут из твоего финансового института?

Юля усмехнулась:

— Меня даже за месяц прогулов не выпрут.

Как жаль, что она не умела читать мысли. Очень хотелось знать, что Денис думал в этот момент, когда смотрел вот так. Таким взглядом, когда у самой дыхание становилось ломким и теряющимся; когда кровь начинала бешено нестись по венам, а в воздухе появлялась какая-то сладко-пряная смесь

жажды, предвкушения и уверенности.

— Что-то хочешь мне сказать? Так смотришь на меня…

— Мне нравится на тебя смотреть.

Ему нравилось всегда. Юлька не боялась выглядеть с утра растрепанной, а вечером не накрашенной.

Не делала из своей внешности культ. Не успела, наверное. Когда они начали встречаться, она

практически не пользовалась косметикой. Потому неоткуда было взяться условностям этим: стеснению ненужному, неловкости, неуверенности что щеки у нее не припудрены или губы бледны.

Его эти губы весь вечер мучили. Вернее, мучила помада на них, раздражала. Не мог поцеловать, как

хотел. А хотел, до судорог…

Когда вспоминал Юлю, то думал не о глазах, губах, не о выражении лица или изгибах тела. Не об

этом конкретно. Юлька – это другое. Целый комплекс воспоминаний – ощущений, вкусов, запахов.

Утром, брошенное на спинку стула, мокрое полотенце в кухне; постель, насквозь пропахшая ее

духами; женские комнатные тапочки у кровати; резинка для волос в кармане его пиджака; шелковые

шарфики, затерявшиеся в гардеробе; и еще много всяких мелочей, которыми она заполнила

квартиру.

Юля отпила вино, дрогнула губами, но не улыбнулась, не расплылась в усмешке. Чуть сжала их и

прикрыла глаза на миг, когда глотала кисловатую жидкость.

— У тебя завтра будет болеть голова.

— Не будет. Или ты меня полечишь прямо с утра.

Выдохнула. Ее лицо было так близко, что почувствовался аромат рислинга. Этот запах тоже

останется в памяти, как часть Юльки. И это платье зеленое, — цвета, точно голова селезня, — яркое, чуть переливающееся при каждом движении. Не мог с уверенностью сказать, что этот цвет ему по

душе, но зато ему нравилась Юля в этом платье. И то, как податливо ткань собралась под его руками.