Стая - Сергеева Оксана (2014)

вообще? Даже про себя не могла допустить, что он умер, отмела это предположение сразу, слепо

закрыла глаза, боясь, что с ума сойдет. Сейчас, как никогда, требовалось сохранить хоть какую-то

ясность мысли. Хоть как-то ее нужно сохранить, любыми способами восстановить. Несмотря на всю

беспомощность ситуации. Несмотря на всю ее чудовищность.

Конечно, ясно как белый день, что ни к каким спецслужбам эти люди не относились. Форма служила

лишь прикрытием, этаким фокусом для отвлечения внимания. Для притупления бдительности.

Сколько народу ее охраняло, с точностью не могла сказать. К ней в комнату заходил только один

человек. Судя по акустике и слышимости, дом был полупустой, и даже сквозь закрытую дверь, Юля

смогла различить несколько голосов. Но больше четырех на слух воспринять сложно, они сливались

и казались похожими.

«…диван, чемодан, саквояж, картина, корзина, картонка и маленькая собачонка…»

Юля прижала затылок к холодной стене и поежилась от холода. Холодно было ужасно. Озноб

сковывал тело. Откуда-то снизу на ноги набегал сквозняк. Пришлось снять жакет и укутать им босые

ступни, оставшись в белой блузе с короткими рукавами. Забавно, вот драгоценности, часы и одежду

с нее не сняли — и серьги оставили, и кольца, — а туфли сняли. Наверное, побоялись, что она

попытается кому-нибудь из них шпилькой голову проломить. И правильно, она бы попыталась, будь

у нее под руками хоть что-то. Но даже бутерброды, которые ей принесли через четыре часа

заточения, лежали на пластиковой одноразовой тарелочке. Юлька к ним не притронулась. И не

собиралась, даже если придется неделю сидеть голодом. От одного их вида зверски тошнило. Пить

хотелось невозможно, во рту пересохло, и голова никак не переставала болеть – уже от

обезвоживания. Но Юля все равно не притрагивалась к бутылке с минеральной водой, потому что

когда ее принесли, крышка была уже свернута. Боялась, вдруг в воду что-то подмешали. Конечно, если похитители захотят заставить ее выпить что-то, они это сделают. Они могут и вколоть ей…

Хоть наркотики, хоть транквилизаторы, хоть сыворотку правды. Теперь Юля прекрасно понимала, почему Шаурин никогда не пил из бутылок, которые распечатывались не при нем. Будь то какое-

нибудь обязательное мероприятие или переговоры с партнерами, никогда он не пил с початых

бутылок.

Юля не могла решить – хорошо это или плохо, что ее изолировали. Что не может она видеть лица

остальных и слышать, о чем они говорят. Узнать, чего ждут, выжидают, каких ждут указаний.

Понятное дело, что у этой группы есть координатор. Сначала очень хотела что-то уловить, пыталась

подслушать под дверью. Думала, что впоследствии это как-то поможет ей, но вскоре осознала, что

помочь в этой ситуации ей может только один человек, и ему будет глубоко наплевать, как выглядят

похитители и о чем они говорят.

И все-таки, как ни пыталась храбриться, неизвестность выматывала не хуже, чем знание. Уже шесть

часов прошло, или больше… а ничего не происходило. Никакого движения. Только открытое лицо

наемника говорило само за себя.

Снова скрипнул дверной замок. Хотя по ощущениям еще рано для обхода. В проеме выросла

знакомая фигура. Но на этот раз ее мучитель не постоял привычно пару секунд, оценивая

обстановку, а прошел в комнату. Подошел и остановился перед Юлей. Потом присел на корточки.

«…Дама сдавала в багаж: диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую

собачонку…»

Мужчина что-то спросил, но Юля не слышала. И не только потому что смогла настолько

отрешиться, повторяя про себя набившие оскомину строчки, а потому что от страха заложило уши.

Этот животный страх, словно в оболочку ее заковал, что могла только смотреть в ожесточенное