Укромный уголок - Анна Даунз (2021)

— Или садовница. Или няня. Помощница по хозяйству. Она будет выполнять любые твои поручения. — Он шагнул к окну и посмотрел вниз. На улице ливень обрушивался на высокие здания, хлестал по мостовой. Скотт прислушался к плеску воды, льющейся с карнизов, и вообразил себя там, летящим вниз вместе с тяжелыми каплями, кувыркаясь в воздухе, в бурном потоке с небес, а потом — БАЦ. Удар о землю — и тело разлетается на тысячу мокрых ошметков.

— Она?

— Да. Ее зовут Эмили.

«Эмили. Эмили. Эмили». Все мысли были полны ею. Он досадливо поморщился, вспомнив, как разоткровенничался с девушкой за ленчем. Болтал без умолку о детстве, о своем отце… Почему его так разобрало? Нужно быть осторожнее.

Нина что-то сказала, но на линии опять затрещало, и он не понял ни слова.

— Нина! Ты еще здесь? — Скотт пошел на кухню, облокотился на мрамор кухонной стойки. Огромные стеклянные плафоны покачивались над головой, как планеты.

— Нина?

Тишина.

— Я тут стараюсь все делать правильно, — прошептал он.

По-прежнему ни звука от нее, только шорох помех. Скотт прикусил зубами ноготь на большом пальце; краешек отломился с одной стороны, но застрял с другой. Скот прикусил еще раз, и снова — наконец кусок оторвался. Из-под ногтя выступила кровь.

— Знаю, ты хочешь, чтобы я был рядом, — проговорил Скотт едва слышно. — Но мы оба понимаем, что я не могу.

Динамик опять разразился треском, а потом вдруг помехи исчезли, и на линии стало так тихо, что Скотту показалось, будто он слышит, как шевелятся губы и язык Нины, как вздымается ее грудь — неровно, рывками.

Нина плакала.

— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо тебе.

Скотт закрыл глаза. Скользнув локтями по гладкому мрамору, обхватил голову руками, чуть не задохнувшись от ее благодарности.

«Отличный ход, Нина, — подумал он. — Ты победила. Опять победила».

Но он и сам знал, что не прав. Никто тут не мог победить.

Они все проиграли. Каждый потерпел поражение.

Муж спотыкается и пытается поймать блинчик, а я весело смеюсь, потому что не хочу испортить наши последние минуты. Пусть он выйдет из дома в хорошем настроении.

— Ха! Поймал! — Он перекладывает блинчик на мою тарелку, и тот шлепается посередине бесформенной кучкой. Нахмурившись, муж подравнивает эту кучку вилкой, пытаясь придать ей изначальный вид.

Я разглядываю его с близкого расстояния — он все так же красив, как в тот первый день, когда мы встретились. Мне нравится эта его привычка — касаться языком уголка рта, когда он пытается сосредоточиться. Язык словно разминается на краю поля, как футбольный судья. Ему не хватает только кепи и свистка.

— Завтрак подан, мадам, — говорит муж с театральным французским акцентом и протягивает мне тарелку, изобразив другой рукой в воздухе галантную финтифлюшку.

Я, улыбаясь, беру половинку лимона и выжимаю сок на блинчик, затем посыпаю его сахаром и добавляю добрую щепотку натертого сыра, размазываю все по блинчику и закатываю его в трубочку. Муж корчит брезгливую гримасу, когда я беру блинчик и впиваюсь в него зубами. Вкус божественный.

— Фу, какая гадость, — говорит он, намазывая на тост арахисовую пасту. — И ты еще претендуешь на гордое звание шеф-повара.

— Не-а, — возражаю. — Я еще не получила диплом.

— И никогда не получишь, если будешь так обращаться с пищей. Ты издеваешься над нашим неродившимся ребенком. Его же сейчас стошнит, пока мы тут с тобой болтаем.

— А вот и нет, он сам попросил, — заверяю я с полным ртом лимона и сыра. — Crêpe Suzette à la fromage[18]. Писк моды в Париже.

— В наши-то дни? Вот я проверю, когда там буду.

Я глотаю кусок блинчика и делаю печальное лицо:

— Ты все-таки нас бросишь? А если ребенок родится, пока ты будешь в отъезде?

— Я уезжаю всего на три дня, а ребенку пока рано на свет, ему и там неплохо. Он сам мне сказал. — Муж обходит кухонную стойку и наклоняется ко мне, чтобы поцеловать.