Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

Поминки в нашем богоспасаемом отечестве проходят примерно одинаково, невзирая на статус покойного, сначала грустно и торжественно, а после третьей примерно рюмочки… Нехристь Мамаев мне как-то объяснял, что эти наши обычаи из стародавних языческих времен происходят, когда и смерти не боялись, и жили недолго, потому весело.

Рассаживанием за трапезой занимался Тимошка, недавно ставший мажордомом, и потому оказались мы с начальством на другом конце стола от скорбящего семейства. Побалтывая ложкой в поминальной похлебке, я читала по губам.

— Капелек вам бы принять, маменька, — говорила Мария Гавриловна, подтверждая свой статус отравительницы. — Притомились вы…

— Брось притворство… — Нюта на сестру не смотрела. — Тот, ради которого ты любящую дочурку разыгрывала, уже в котле адовом варится.

— Девочки, не ссорьтесь…

— Не желаю с нею под одной крышей жить!

— Я на рассвете уеду…

— Куда?

— В поместье поживу, пока распутица, а после…

— Что — после? Фантазерка. Без меня тебе не выжить, под фонарем закончишь, тело свое жирное предлагая.

— Девочки…

— Не останавливайте меня, маменька. Я этой лгунье все в глаза выскажу. — Анна Гавриловна притом вовсе в пространство смотрела, только губами шевелила — что-что, а лицо держать умели все женщины купеческой фамилии.

— Машенька, — вдова потрепала старшенькую по плечу, — не сердись. Нюта сейчас не понимает, что болтает. Она остынет и нас с тобою не оставит, устроимся уж как-нибудь. Хочешь в поместье поселиться, изволь…

— И маменьку с собою прихвати, — предложила Анна Гавриловна, — хорошо вам вдвоем будет, весело.

— Нюта!

— За то, что вы со Степаном сотворили…

— Замолчи.

— Ведь обещали, что если уеду, если соглашусь…

— Степана Фомича… — начала было Мария, но Нинель Феофановна что-то такое сделала под скатертью, может, за колено ущипнула, отчего барышня вздрогнула.

— Молчать, обе рты на замок! — велела вдова. — Родителя нынче потеряли, извольте скорбь проявить.

Анна Гавриловна бросила на стол салфетку, поднялась и вышла из залы.

Я посмотрела на Крестовского, он кивнул, прикоснулся пальцами к галстуку. «Ступай, если что, оберег используй», — расшифровала я пантомиму и выскользнула через другую дверь.

Нюту нашла в обширной гостиной первого этажа на мягком диванчике. Девушка рыдала, размазывая слезы по лицу. Присев рядом, я протянула ей платок.

— Тяжко…

Барышня трубно высморкалась.

— Можешь меня Геля звать, — сказала я дружелюбно и негромко, — мы ровесницы почти.

Анна молча скривилась, я вздохнула:

— Ровесницы, и сироты обе, у меня тоже из родных только мачеха.

Собеседница протянула с неожиданной злобой:

— Предупреждали меня, что ты лисица хитрая, столичная штучка.

— Это потому что рыжая, вот народ хитрость и мнит, по аналогии.

— Народ…

— Именно. Ну, чего рыдаешь? Папенька-мучитель отошел, богатой наследницей тебя оставил, заживешь теперь.

— Да много ли радости от богатства?

— Это ты мне скажи.

Голубые глазки блеснули.

— Буду теперь родственниц мучить, за смерть любимого наказывать.

— Матушку с сестрицей?

— Их! — Барышня, повеселев, села прямо, ножку на ножку закинула, вальяжно спросила: — Как у тебя получается женихов менять? На балу репортеркой представилась, нового пристава невестой, теперь его превосходительство крутишь?

— Неправда это, господин Крестовский — начальник мой строгий, а сердце только Григорию Ильичу принадлежит. — В доказательство я подняла руку с кольцом. — Приставу.

— Не живут у нас долго приставы.

— Может, лишь те, кто твоему папеньке покойному дорогу переходил?

— Много ты знаешь! — фыркнула Нюта, достала из кармана портсигар и, чиркнув спичкой, закурила пахитоску.

Поморщившись от дыма, я предложила: