Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

Герочка уверил, что все силы мысли немедленно задействует, я, не слушая, уже быстро шла через площадь. У скобяных лотков толпились покупатели, один из них, кряжистый мужик в треухе, был увлечен торговлей и не замечал чужих ручонок, нацеленных на его мошну. Ухватив рябое ухо отрока Михаила, я прошипела прямо в него:

— За старое принялся, преступник малолетний? — И потащила мальчишку прочь.

— Тетенька… Геля… пусти… прости…

Затолкав Мишку в простеночек между дощатых лавок, я брезгливо отерла ладонь о полу шубы.

— Ну? Безобразим?

— Бес попутал. Честное слово, не буду больше! Вот те крест.

— Почему не в приюте? Почему сызнова по карманам промышляешь?

— Так скучно, — оправдывался пацан, — мочи никакой нет. Ничего целыми днями не делаем, спим только до обеда да едим. Директриса говорит: «Играйте, вы же дети». Только сколько ж можно… А чего этот фармазон с тобой таскается?

Я обернулась мельком на Зябликова, тот переминался с ноги на ногу, прислушиваясь к разговору. Какой хороший вопрос. Действительно, зачем? И как далеко он может от меня отойти безболезненно? Нужно проверить.

— Слинять бы мне по-быстрому, — шепнула я Мишке, — чтоб фармазон не сразу догнал. Подсобишь?

— Легко, — сплюнул в грязь пацан. — Ежели чего, мы с мелким и Костылем у церкви обосновались, ночлежка там…

Не закончив фразы, Мишка сунул в рот пальцы, свистнул, прыгнул мимо меня из простеночка и, сорвав с головы Геродота Христофоровича цилиндр, припустил прочь. Зябликов рванул за ним. Я же быстрым шагом вернулась к салону Ливончика и взобралась на облучок Герочкиной коляски. Послушная поводьям лошадка зачавкала копытами по грязи, и мы быстро покинули базарную городскую площадь, направляясь туда, где я могла найти поддержку сильной независимой чародейки. Елизавета Афанасьевна Квашнина была моей последней надеждой.

Два столичных чародея Иван Иванович Зорин и Эльдар Давидович Мамаев сидели друг против друга за массивным кабинетным столом и молчали. Между ними на зеленом казенном сукне столешницы лежала обычная телеграмма с обычными вполне словами. Картонка, на которую клеилась телеграфная лента, носила следы разнообразных на себя воздействий.

— Шеф приехал, зпт., - проговорил Эльдар по памяти, цитируя послание не в первый уже раз — встретили, зпт., поселили, зпт., обогрели, тчк. Попов ч, тчк.

Чародейское молчание происходило вовсе не от растерянности, а от усталости, вызванной многочасовой волшбою.

— Попов ч… — улыбнулся Зорин. — Просто, эффектно, в ее обычной манере. «Яти» свои она, скорее всего, во все шесть слов вставила, телеграфист их по правилам грамматики исправил. Ладно, шевелиться пора, Эльдар Давидович, посмотрим, что там в Крыжовене затаилось.

— К шапочному разбору только поспеем.

— Типун тебе на язык.

— И на него согласен, только бы ошибиться.

Шквальный порыв ветра распахнул оконные створки, смел со стола бумаги, закружил их хороводом, а когда ветер стих и белые прямоугольники посыпались вниз, укрывая ковром пол, чародеев в кабинете уже не было.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

в коей Евангелина Романовна заручается чародейской поддержкой, но пожинает горькие плоды собственной служебной ошибки

Преступление или проступок, учиненные безумным от рождения или сумасшедшим, не вменяются им в вину, когда нет сомнения, что безумный или сумасшедший по состоянию своему в то время не мог иметь понятия о противозаконности и о самом свойстве своего деяния. Однако же учинившие смертоубийство или же посягнувшие на жизнь другого или свою собственную, или на зажигательство безумные или сумасшедшие заключаются в дом умалишенных, даже и в случае, когда бы их родители или родственники пожелали взять на себя обязанность смотреть за ними и лечить их у себя.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, 1845