Эликсир ненависти (сборник) - Джордж Энгланд

Домоводство никоим образом не отнимало у Беатрис все время. Она часто выходила с ним в походы, которые он называл пиратскими вылазками. Порой они заходили довольно далеко, до развалин верфей и пирсов или до ввергнутого в плачевное состояние Нижнего Бродвея и некогда оживленных ульев городка газетчиков, а то и до Центрального парка или того, что осталось от двух больших железнодорожных терминалов. Эти два места, некогда главные ворота города, произвели на Стерна особенно мучительное впечатление. Развалившиеся рельсы, крошево из останков локомотивов и роскошных пульманов, поросших буйными травами, солнечные лучи, бьющие через провалы в крышах вокзала «Пенсильвания», где когда-то миллионы людей спешили и суетились, поглощенные своими мелкими и тщетными заботами. Все это ввергло его в скорбь, и он с радостью покинул это место, ныне занятое джунглями, птицами и зверями. «Sic transit gloria mundi, — пробормотал он, в печали оглядывая опрокинутые колонны у фасада, заросший вход, потрескавшиеся и упавшие арки. — Так проходит мирская слава. А болтали, что это возведено на века». Именно во время одной из таких экспедиций инженер нашел и припрятал незаметно для Беатрис еще один тревожный артефакт. То была кость, разбитая и расколотая, не такая уж и старая, обглоданная, с отчетливыми следами зубов. Он подобрал ее случайно у западной стороны развалин Городской ратуши. Стерн распознал манеру, в которой кость раскололи камнем, чтобы добраться до мозга. Вид этой мрачной находки оживил его страхи, удесятерив их против прежнего, и наполнил его ощущением некоего затаившегося поблизости зла, гибельной опасности для них обоих. Хуже того, инженер с первого взгляда распознал верхнюю часть бедренной кости человека, или, по меньшей мере, некоего высокоразвитого антропоида. А следа каких-либо обезьян, не говоря уже о человекообразных, он пока не находил в лесах Манхэттена. Он долго размышлял о находке. Но не сказал Беатрис ни слова ни о ней, ни о кремневом наконечнике. Только старался держать глаза и уши открытыми на случай каких-то новых свидетельств. И никогда не решался покинуть здание без ружья и револьвера с магазинами, полными лучших патронов. Беатрис ходила тоже хорошо вооруженная и вскоре стала таким ловким стрелком, что могла сбить белку с вершины ели или попасть в цаплю на лету. Как-то ее зоркий глаз усмотрел оленя в зарослях бывшего Грэмерси-парка, давно утратившего аккуратную железную ограду и свободно разросшегося во все стороны, буйно и неистово. Беатрис мгновенно выстрелила и ранила зверя. Стерн выстрелил следом за ней и промахнулся. Олень умчался прочь по лесу и вскоре был за пределами досягаемости. Они не без труда поспешили похожим на узкую долину участком леса, когда-то бывшим Ирвинг-плейс. В двухстах ярдах к югу от парка они опять заметили зверя. И от одного-единственного выстрела Беатрис он с шумом рухнул наземь.

— Браво, Диана! — возликовал Стерн и с воодушевлением побежал вперед. Охотничий азарт охватил его не меньше, чем в былые дни у Гудзонова залива. Каким жарким было удовольствие убивать, если это означало пищу. На бегу он извлек свой нож из кожаных ножен, которые изготовила для него Беатрис. Теперь у них было свежей оленины сколько душе угодно. Они жарили ее на раскаленных добела угольях своего очага, такую сочную и ароматную, что словами не описать. Немало мяса они закоптили и засолили на будущее. Шкуру Стерн решил выдубить, используя кору ивы и яму с водой, вырытую близ родника. Он также добавил туда коры дуба, чернильных орешков и побегов сумака.

— Полагаю, эксперимент удастся, — заметил он, погружая в яму шкуру и придавливая ее камнями. — Это как общие предписания давным-давно сгинувших докторов: всего понемногу, и так или иначе совершится желаемое действие.