Он видел, как меняются лица сааров, глядящих на бледного и торжествующего Харзу.

– Да, это великое знамение, – склонил голову Ширам, ибо ничего другого ему не оставалось. – Только никак не возьму в толк, что оно означает?

– И это нас ты упрекал в неумении видеть суть? – вскричал Харза, прежде чем отец успел вставить слово. – Услышь же, Ширам! Поцелуй белой кобры коронует истинного правителя накхов! Ты ведь и сам прошел этот обряд, только вместо настоящей кобры призвал переодетых найини…

– Стало быть, истинный правитель накхов – это ты? – вкрадчиво осведомился Ширам.

– Так сказали боги, – подбоченился Харза.

– И я должен передать тебе змеиный венец?

Быстрым движением Ширам вновь встал с престола. Прежде чем хоть кто-то успел понять, что он задумал, прежде чем Нимай успел призвать сына умолкнуть, он сорвал с головы венец. Короткий взмах руки… В сумраке зала полыхнула серебристая молния. Звонкий удар – и Харза мешком рухнул на пол. Змеиный венец покатился с переливчатым звоном, возвращаясь к Шираму. Саарсан легко спрыгнул с возвышения, наклонился, поймал сверкающий обруч.

– Прежде чем претендовать на венец, убедись, что способен его удержать! – резко прозвучал его голос. – Харза поспешил, и, возможно, об этом тоже будет сложена веселая песня. Как знать, что ему хотела открыть белая кобра? Дескать, его время еще настанет. Лет через пятьдесят, когда ума наберется…

Ширам обвел чертог взглядом, от которого даже саарам стало не по себе.

– Ты хотел знамения? Получи! – Он обращался к белому, как простокваша, Нимаю, стоявшему на коленях рядом с сыном. Под головой юноши натекала кровавая лужица. – Это ведь твоя была затея, Нимай! Наказать бы тебя, но ты сам себя уже покарал… Ну так что? Есть еще желающие поведать мне о воле богов?

Саары угрюмо молчали, отводили глаза. Ширам понял: многие заранее знали, что произойдет на совете. Сердце забилось глухо и тяжело, наполняясь гневом и горечью.

– Пойми, Ширам… – тихо произнесла Арза-Бану. – Мы в самом деле не ведаем, куда ты нас ведешь. Мы пытались осмыслить, но твои намерения чем дальше, тем темнее…

Ширам понял, что одержал победу. Однако чувствовал себя так, словно по нему пробежал табун лошадей. Ломило все тело, он смертельно устал, даже язык отказывался шевелиться.

– Я не собираюсь отменять ни договор с Араттой, ни свадьбу, – сказал он и сел на престол, просто чтобы не упасть. – Это мое последнее слово. Совет Двенадцати Змей закончен.

– Как нам чтить тебя и верить тебе, Ширам? – вздохнула Арза-Бану. – Смотри, боги быстро отворачиваются от правителей, растерявших веру народа…

«У меня здесь не осталось друзей», – эхом отдалось в душе саарсана.

– Грозить вздумали? – проговорил он тихо и очень зловеще. – Меня даже арьи не оскорбляли, как вы! Хотели заменить меня безмозглым мальчишкой, прикрываясь знамением… А знаете, почему не вышло? Вы боитесь!

Худшей оплеухой сааров наградить было невозможно.

– Здесь многие забыли приличия, но и тебе не все позволено, Ширам, – нахмурилась Арза-Бану.

Однако саарсан больше не собирался выбирать слова.

– Да, – повторил он, – боитесь! Я-то гадал, поглупели вы или ослепли? Не-ет, вы прекрасно все понимаете, просто перетрусили. Вы цепляетесь за старые обычаи, как житель равнин – за веревки на мосту через пропасть. И зажмурили глаза от страха, чтобы не видеть будущего! – Он бросал обвинения в полной тишине. – Злобствуете? Правда глаза колет?

Долго сдерживаемый гнев расправлял крылья, и саарсан с наслаждением отдавался ему. «Ну?! Выступит еще кто-нибудь открыто, как Харза?»

Все молчали. Только смотрели на него с ненавистью.

– Итак, совет Двенадцати Змей состоялся. Завтра я начинаю готовиться к свадьбе и приему араттских послов.