Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

– Нравится? – спросил Двоскин.

– Билли бы этого не одобрил, – сказал Оттавей.

– Что – мистера Штрауса? – спросила Ориана. Икра все еще не нашла ее рта.

– Не Мартина. Такого неразборчивого потребления…

Он с трудом выговорил два последних слова. Было нечто приятное в том, чтобы видеть, как адвокат заикается; он больше не был изящным, как стриптизерша-с-веерами.

– В жопу Тоя, – сказал Двоскин. Марти хотел что-то сказать в защиту Билла, но выпивка замедлила его реакцию. Не успел он заговорить, как Уайтхед поднял свой бокал.

– Тост, – объявил он.

Двоскин с трудом поднялся на ноги, опрокинув пустую бутылку, которая, в свою очередь, свалила еще три. Вино булькнуло из одной, струйками расчертило стол и выплеснулось на пол.

– За Билли! Где бы он ни был, – провозгласил Уайтхед.

Бокалы поднялись и звякнули друг о друга, даже Двоскин с этим справился. Раздался хор голосов:

– За Билли!

…И бокалы были шумно осушены. Бокал Марти наполнил Оттавей.

– Пей, парень, пей!

Алкоголь на пустой желудок вызвал возмущение во внутренностях Марти. Он чувствовал себя оторванным от происходящего в комнате: от женщин, Стриптизерши-с-веерами, распятия на стене. Его первоначальный шок, когда он увидел этих людей в таком виде, с вином на манишках и подбородках, изрыгающих непристойности, давно прошел. Их поведение не имело значения. А вот изысканные вина, которые он в большом объеме вливал себе в глотку, – имели. Он бросил злобный взгляд на Христа и пробормотал себе под нос:

– Пошел ты.

Куртсингер уловил его замечание.

– В точности мои слова, – прошептал он в ответ.

– А где Билли? – тем временем спросила Эмили. – Я думала, он будет тут.

Она адресовала этот вопрос сидящим за столом, но никто не горел желанием отвечать.

– Он ушел, – в конце концов сказал Уайтхед.

– Такой хороший человек, – сказала девушка. Она ткнула Двоскина в ребра. – Тебе не показалось, что он хороший человек?

Двоскина раздражали эти помехи. Он принялся возиться с застежкой-молнией на спине платья Стефани. Она не возражала против публичного выступления. Вино из бокала, который он держал в другой руке, лилось ему на колени. Он либо не замечал этого, либо ему было все равно.

Уайтхед поймал взгляд Марти.

– Мы тебя развлекаем, верно? – спросил он.

Марти стер с лица зарождающуюся улыбку.

– Разве ты не одобряешь? – спросил Оттавей у Марти.

– Не мне решать.

– У меня всегда было впечатление, что преступные классы в глубине души довольно пуританские. Это правда?

Марти оторвал взгляд от одутловатого от выпивки лица Стриптизерши-с-веерами и покачал головой. Насмешка не стоила презрения, как и насмешник.

– На твоем месте, Марти, – сказал Уайтхед с другого конца стола, – я бы сломал ему шею.

Марти пожал плечами.

– Зачем утруждаться? – сказал он.

– Сдается мне, вы не так уж опасны, – продолжал Оттавей.

– А кто сказал, что я опасен?

Ухмылка адвоката стала еще шире.

– Это самое. Мы ожидали номера со зверем, знаешь ли. – Оттавей отодвинул бутылку, чтобы получше рассмотреть Марти. – Нам обещали… – Разговор за столом замер, но Оттавей, казалось, ничего не заметил. – А пока все идет совсем не так, как было в рекламе, верно? – сказал он. – Я имею в виду, спроси любого из этих, богом забытых джентльменов. – Стол превратился в натюрморт; Оттавей обвел рукой присутствующих, чтобы включить их в свою тираду: – Мы знаем, не так ли? Мы знаем, как разочаровывает жизнь.

– Заткнись, – рявкнул Куртсингер. Он ошеломленно уставился на Оттавея. – Мы не желаем это слышать.

– Другого шанса может не представиться, мой дорогой Джеймс, – презрительно ответил Оттавей. – Тебе

не кажется, что все должны признать правду? Мы в экстремальной ситуации! О да, друзья мои. Мы все должны встать на колени и исповедаться!