Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

– Не имеет значения, – усмехнулся Куртсингер. Теперь Марти заметил, что он уже пьян: его улыбка была слишком щедрой для трезвости. – Это не имеет никакого значения, милая. Честное слово.

Эмили посмотрела на Марти. Она тоже уже слишком много выпила, судя по ее раскрасневшемуся лицу. Она была самой молодой из трех женщин и почти очаровательно хорошенькой.

– Садись, садись, – сказал Уайтхед. – Не обращай внимания на вино, ради бога. – Марти занял свое место рядом с Куртсингером. Вино, которое Эмили пролила, капало с края стола, и никто не пытался вытереть лужу.

– Мы только что говорили… – вмешался Двоскин, – как жаль, что Билли нет с нами.

Марти бросил быстрый взгляд на старика, чтобы убедиться, что упоминание о Тое – звуки рыданий всплыли в памяти, стоило подумать о нем, – не вызвало никакого отклика. Но его не было. Он тоже, как теперь понял Марти, сильно пьян. Бутылки, которые открывал Лютер, – клареты, бургундское – стояли на столе будто лес; атмосфера напоминала скорее пикник, чем званый ужин. Не было формальности, которую он ожидал: никакого тщательного порядка блюд и столовых приборов, выстроившихся, словно солдаты на плацу. То, что там было – банки с икрой с воткнутыми ложками, сыры, тонкие галеты, – выглядело жалкой закуской к вину. Хотя Марти мало что знал о вине, его подозрения насчет того, что старик опустошил свой погреб, подтвердились болтовней за столом. Они собрались вместе сегодня вечером, чтобы выпить до дна коллекцию Приюта из лучших, самых знаменитых вин.

– Пей! – сказал Куртсингер. – Это лучшее из того, что тебе доводилось глотать, уж поверь мне. – Он поискал среди скопища бутылок конкретную. – А где «Шато Латур»? Мы ведь его еще не прикончили, верно? Стефани, дорогая, ты его прячешь?

Стефани оторвала взгляд от своих чашек. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он уверен. Сомневался, что они были и любовницами.

– Вот! – Куртсингер небрежно наполнил бокал для Марти. – Посмотрим, что ты об этом скажешь.

Марти никогда особенно не любил вино. Это был напиток, который следовало пить маленькими глотками, смакуя, а у него не хватало терпения. Но витающий над бокалом аромат говорил о качестве даже его необразованному носу. Вино было таким насыщенным, что у него потекли слюнки, прежде чем он успел проглотить глоток, и вкус не разочаровал: он был превосходным.

– Хорошо, а?

– Вкусно.

– Вкусно, – проревел Куртсингер в притворном негодовании, обращаясь к столу. – Мальчик говорит, что это вкусно.

– Лучше передайте бутылку обратно, пока он не выпил все до дна, – заметил Оттавей.

– Все надо прикончить, – сказал Уайтхед, – сегодня вечером.

– Всё? – спросила Эмили, бросив взгляд на две дюжины других бутылок, стоявших у стены: ликеры и коньяки среди вин.

– Да, все. Одним махом разобраться со всем лучшим.

Что происходит? Они походили на отступающую армию, которая скорее сровняет с землей какое-то место, чем оставит его тем, кто последует за ней.

– Что ты будешь пить на следующей неделе? – спросила Ориана, и полная ложка икры повисла над ее декольте.

– На следующей неделе? – спросил Уайтхед. – Никаких вечеринок на следующей неделе. Я ухожу в монастырь. – Он посмотрел на Марти. – Марти знает, какой я беспокойный человек.

– Беспокойный? – сказал Двоскин.

– Переживаю за свою бессмертную душу, – сказал Уайтхед, не сводя глаз с Марти. Это вызвало хохот Оттавея, который быстро терял контроль над собой.

Двоскин наклонился и снова наполнил бокал Марти.

– Пей, – сказал он. – У нас еще много всего впереди.

За столом никто не смаковал вино: бокалы наполняли, жадно опустошали и снова наполняли, будто содержимое было водой. В их аппетите сквозило отчаяние. Но ему следовало знать, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не желая отставать, Марти в два глотка осушил второй бокал и тут же наполнил его до краев.