Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

Возвращайся и ложись, велела она себе. Даже если не можешь заснуть, ложись. Но кровать, когда она встала и повернулась, чтобы вернуться к ней, отодвинулась, а содержимое комнаты убежало в угол, словно было нарисовано на полотне и вырвано у нее невидимой рукой.

Затем чьи-то пальцы, казалось, снова очутились на ее шее, на этот раз настойчивее, будто проникая в нее. Она протянула руку и энергично потерла затылок, громко проклиная Лютера за то, что он принес дурное зелье: скорее всего, он покупал героин с примесями вместо чистого и прикарманивал разницу. Гнев на несколько мгновений очистил голову, или ей так показалось, потому что больше ничего не произошло. Она уверенно подошла к кровати, ориентируясь на ходу и положив руку на обои с цветочным узором. Все стало налаживаться само собой: комната снова обрела правильную перспективу. Вздохнув с облегчением, Карис легла, не откидывая одеяло, и закрыла глаза. Что-то заплясало на внутренней стороне ее век. Формы появлялись, рассеивались и преобразовывались. Ни одна из них не имела ни малейшего смысла: это были брызги и пятна, граффити сумасшедшего. Она наблюдала за ними мысленным взором, загипнотизированная их плавными превращениями, едва сознавая под воздействием чар, что невидимые пальцы снова нащупали ее шею и проникают в ее суть со всей утонченной эффективностью хорошего массажиста.

Затем – сон.

Она не слышала, как залаяли собаки, а Марти слышал. Сначала раздался одинокий лай, где-то к юго-востоку от дома, но сигнал тревоги почти сразу был подхвачен залпом других голосов.

Он пьяно встал из-за выключенного телевизора и вернулся к окну.

Поднялся ветер. Вероятно, он снес какую-то сухую ветку, и это потревожило собак. Он заметил в дальнем углу поместья несколько мертвых вязов, которые надо срубить; вероятно, один из них был виновником. И все же лучше проверить. Он прошел на кухню и включил видеоэкраны, переключаясь с одной камеры на другую вдоль периметра забора. Смотреть было не на что. Однако, когда он переключился на камеры к востоку от леса, картинка исчезла. Вместо освещенной прожекторами травы – белый шум. Всего из строя вышли три камеры.

– Вот дерьмо, – сказал он.

Если упало дерево – а это становилось все более вероятным вариантом, раз отключились камеры, – ему придется заниматься расчисткой. Но странно, что сигнализация не сработала. Любое падение, которое вывело из строя три камеры, должно быть, нарушило систему ограждения, однако ни один звонок не прозвучал, ни одна сирена не взвыла. Он снял куртку с крючка у задней двери, взял фонарик и вышел на улицу.

Огоньки ограды мерцали на периферии его зрения; быстро осмотрев их, он не увидел ни одного пропуска и направился в сторону собачьего лая. Несмотря на ветер, стояла теплая ночь – первое уверенное весеннее тепло. Он был рад отправиться на прогулку, даже если это дурацкая миссия. Может, и не дерево вовсе, а проблемы с проводкой. Нет ничего непогрешимого. Дом остался позади, свет в окнах померк. Теперь вокруг простиралась тьма. Между огнями забора и светом в особняке – двести ярдов ничейной земли, где Марти оказался в полном одиночестве: он шел, спотыкаясь; луч фонарика без особой пользы озарял землю в нескольких шагах впереди. В лесу время от времени завывал ветер; в остальном царила тишина.

В конце концов он добрался до забора, откуда, как ему показалось, доносился собачий лай. Все фонари в обоих направлениях работали: не было видимых признаков беспокойства. Несмотря на обнадеживающую правильность сцены, что-то в ней, в ночи и нежном ветре, казалось странным. Может, темнота не была такой уж безобидной, а тепло в воздухе не совсем естественно для этого времени года. В животе у него что-то дернулось, а мочевой пузырь отяжелел от пива. Досадно, что собак не видно и не слышно. Либо он ошибся в оценке их положения, либо они двинулись с места, преследуя кого-то. Или, пришла абсурдная мысль, кто-то преследовал их.