Ты не говоришь – нисколько, поскольку он не об этом спрашивает. Ты видишь, какую сделку заключил он здесь ради выживания: свои умения в обмен на ограниченную долю добычи и сомнительное убежище. Этот каменный лес, эта ловушка – его рук дело. Сколько народу он перебил ради своих бандитов?

А скольких убила ты ради Кастримы?

Это не одно и то же.

Сколько народу было в армии Реннаниса? Скольких ты приговорила к смерти – свариться живьем из-за насекомых? Сколько сейчас в верхней Кастриме новых пепельных курганов, из-под которых торчит рука или нога в ботинке?

Это, ржавь, не то же самое. Там было вы – или они.

Так и Матчиш пытается выжить – он или они.

Ты стискиваешь челюсти, чтобы заглушить этот внутренний спор. Не время.

– Мы не можем… – пытаешься ты заговорить и мнешься. – Есть другие пути кроме убийства. Другие… Мы просто не должны быть… такими. – Слова Юкки, неловкие и сочащиеся ханжеством в твоих устах. Да и являются ли они теперь истиной? У Кастримы больше нет жеоды, чтобы заставлять сотрудничать орогенов и глухачей. Может, она развалится к утру. Может быть. Но пока ты заставляешь себя закончить. – Мы не должны быть тем, чем они сделали нас, Матчиш.

Он мотает головой, глядя на опавшие листья.

– Ты и это имя помнишь.

Ты облизываешь губы.

– Да. Я Иссун.

Он чуть заметно хмурится, возможно, потому, что это не «каменное» имя. Потому ты его и взяла. Но он, однако, не задает вопросов. Наконец он вздыхает.

– Ржавь, да ты посмотри на меня, Иссун. Прислушайся к камням в моей груди. Даже если ваша глава примет полуроггу, я долго не протяну. К тому же… – Поскольку он сидит, руки его свободны, и он показывает на другие фигуры-пугала.

– Ни одна община нас не примет, – говорит одна из маленьких фигурок. Ты думаешь, что это женский голос, но он такой сиплый и усталый, что не поймешь. – Даже не пытайся играть в эти игры.

Ты неловко переминаешься с ноги на ногу. Женщина права – Юкка, может, и захочет взять неприкаянного роггу, но не остальных. Но ты же не можешь знать, как именно поступит Юкка.

– Я могу спросить.

Вокруг раздаются смешки, унылые, слабые и усталые. Еще несколько приступов надсадного кашля вдобавок к кашлю Матчиша. Эти люди изголодались почти до смерти, половина их больна. Бесполезно. И все же. Ты обращаешься к Матчишу:

– Если вы не пойдете с нами, умрете здесь.

– Люди Олемшина забрали большую часть припасов. Мы отнимем их. – Это предложение завершается паузой: открытие торгов по сделке. – И либо всех нас, либо никого.

– Решать главе, – говоришь ты, отказываясь связывать себя обязательствами. Но ты узнаешь торг, когда слышишь его. Его эпицентровская орогения в обмен на членство в общине для него и горстки его людей вместе с подмазкой в виде припасов разбойников. И он готов уйти, если Юкка не примет первоначальную ставку. Это беспокоит тебя. – Я тоже замолвлю слово за тебя, или как минимум за тебя тридцать лет назад.

Он чуть улыбается. Трудно не счесть его улыбку снисходительной. Посмотри на себя, ты пытаешься сделать из мухи слона. Возможно, ты судишь других по себе.

– Я также кое-что знаю о местности. Может пригодиться, поскольку вы явно куда-то направляетесь. – Он показывает подбородком на отблески костров на скалах ближе к дороге. – Вы ведь куда-то идете?

– В Реннанис.

– Суки. – Значит, армия Реннаниса наверняка проходила через эти места по дороге на юг.

Ты позволяешь себе улыбнуться.

– Дохлые суки.

– Ха. – Он прищуривает здоровый глаз. – Они смели все общины в округе. Вот почему нам так солоно пришлось – ни одного торгового каравана после реннанитов. Однако я сэссил что-то странное в том направлении, куда они ушли.