Истории Ворона (сборник) - Коллектив авторов (2021)

– Ты сам сказал – тетя плохая. – Катерина хищно усмехнулась и вонзила нож ему в грудь, раз, другой, третий, вкладывая силу и вес тела в последний момент. Лезвие входило с противным хлюпаньем, Лазарев дернулся, выронил ствол и упал в болотную грязь. Так-то, сука. Катерина выпрямилась и сдула со лба упрямую прядь. Остались только она и мерзкая тварь. И серое безразличное небо над головой.

Подменка нерешительно выплыла на берег трясины и шумно принюхалась. Тварь боялась тех, кто обитал в черной торфяной глубине. Подменка заскулила, но жажда обрести вторую половинку и переродиться оказалась сильней. Манящий аромат практически растворился. Пахло свежей кровью и содержимым кишечника. Тварь была практически слепа и ориентировалась, полагаясь на обоняние и острый слух. Она осторожно подкралась к лежащему в грязном месиве трупу, потянула воздух и отпрянула, издав обиженный вопль. Хитрая жертва снова исчезла. В болоте надулся и лопнул смрадный пузырь. Подменка неуклюже отскочила и, перебирая тощими лапами, растворилась в лесу.

Шло время, тело Лазарева, медленно погружавшееся в трясину, неожиданно дернулось, казалось, мертвец пытается встать. Труп отвалился на бок, и из-под него с противным чавканьем выбралась Катерина, напоминавшая лесное чудовище: грязная, мокрая, облепленная тиной, водорослями и болотным гнильем. Черная вонючая вода потоками стекала с волос. Воздуха в выпотрошенном животе Лазарева надолго не хватило. Катерина нащупала на шее мягкий пульсирующий комок и сорвала мясистую двухголовую пиявку. Мерзость какая. Она стояла с ножом в руке и улыбалась. Катерина слушала. Лес говорил с ней. Обещал всякое. Ей было плевать. Дома ждали дети. В Лесу потерялась смертельно больная девочка. И надо было проверить найденный чемодан. А на поляне с обомшелыми валунами остались люди, которых нужно было спасти: живых или мертвых, здоровых и искалеченных, просветленных и обезумевших, кому какой выпадет фарт.

Дмитрий Тихонов, Богдан Гонтарь

Гнилые

Несколько жарких дней высушили грунтовку добела. Ровная узкая колея вела «Победу» сама, Матвею оставалось только придерживать руль и смотреть по сторонам. Старшой, привыкший по лагерному обычаю использовать любой перерыв для отдыха, храпел, раскинувшись на заднем сиденье. Да, это тебе не ГАЗ, пся крев, это, считай, царские хоромы на колесах – просторные, удобные, чистые. Это всем машинам машина.

Матвей чуть слышно насвистывал песенку, название и слова которой давно выветрились из его памяти. Наверняка что-нибудь про любовь, войну или разлуку. О чем же еще петь? Настроение впервые за последнюю неделю ползло в гору, и хотелось думать о будущем.

Околицу деревни Смолово, примеченной ими на карте, он увидел издалека, перегнулся через сиденье, ткнул Злотого в плечо.

– Подъем, боец! Родина зовет.

Злотый, мгновенно открыв глаза, хмуро уставился ему в лицо.

– За метлой следи, – голос его, истерзанный махрой, походил на скрежет заржавевшего станка. – Приехали?

– Уже, – подтвердил Матвей. – Долетели как птицы.

– Хороша? – ощерился зэк, стукнул кулаком по спинке переднего сиденья. – Хороша? А, курва?!

– Не то слово. Ласточка.

– Может, раздумаешь еще ее взад отдавать?

Матвей отвел взгляд:

– Не. Надо вернуть. Рискованно.

– Как скажешь, Мотька. Как скажешь.