Истории Ворона (сборник) - Коллектив авторов (2021)

Его семья уехала из Черноголовска в областной центр в девяностые, когда завод остановился и в городе не осталось работы. Елагин был слишком мал, чтобы помнить переезд и тем более жизнь до него, однако он навсегда запомнил, как спустя десять лет умирала бабушка, с юности работавшая на Черноголовском медедобывающем заводе – выписанная из больницы на руки родных, она истошно кричала днями и ночами, пока опухоли догрызали ее тело, а обезболивающие уже не действовали. Еще через несколько лет точно таким же образом умер отец, тоже работавший на заводе. Затем – младший брат, уже от врожденного порока сердца. Мать несколько лет назад получила инвалидность. У самого Елагина была астма и всякая дрянь помельче, вроде склонных к вывихам суставов. Завод был убийцей, у Елагина имелся к нему личный счет.

Дымящие заводские трубы виднелись и с центральной площади города. Та представляла собой истрескавшийся асфальтированный прямоугольник в окружении старых скамеек, сплошь пожелтевших, будто глубокой осенью, газонов и панельных пятиэтажек. В торце прямоугольника стояло кирпичное здание городской администрации.

– То, что у вас мертвецы прямо на трассу вываливаются из гробов, еще не так страшно, – не слишком любезно говорил Елагин чиновнице, которая поначалу придумала десяток поводов, лишь бы не принять его. – И даже то, что воды, которые размывают могилы, стекают в реку, еще полбеды. Страшнее всего то, что любой автомобиль на этом участке может накрыть обвалом. По поводу всего увиденного я вынужден обратиться в прокуратуру.

– Обращайтесь, – вздохнула чиновница, замотанная немолодая дама. – В городском бюджете нет средств на укрепление склона, он слишком протяженный. Еще в годы моего детства там рос лес, деревья держали склон, ничего не обрушалось. А теперь сами видите. Лес вымер, и каждую весну новые овраги и обрушения. А кладбище старое, давно не используется. Там еще когда-то хоронили заключенных и репрессированных, которые во время войны на заводе работали, поэтому столько костей…

– Значит, город ничего с этим делать не собирается, все останется, как есть, – мрачно резюмировал Елагин.

– Пока из областного бюджета не выделят средства – да, – ответила чиновница. Ее тусклые кустарно накрашенные глаза смотрели куда-то поверх Елагина. – А реке какая разница. В ней даже половую тряпку не прополоскать – от кислоты кожу на руках стягивает.

– Какая разница, – повторил Елагин. – Ну да. В масштабах всего происходящего – действительно, какая разница… Но вы на склоны, где кладбище, хоть георешетку, хоть сетку какую поставьте, пока там на дороге к истлевшим мертвецам свежие из-за обвала не прибавились. Меня, собственно, интересует вот что. Что у вас за черные хлопья с завода летят? Люди жалуются, что от них из носа течет черное… кровь, что ли?

Чиновница заметно напряглась.

– Черные – не знаю. Гарь, может. Белые хлопья иногда летают, верно. Это цинковые дожди от выбросов, вернее… как снег. Оставляют пятна на одежде, а так – мы привыкли. У детей может кровь носом идти после выбросов, особенно у младенцев. Это тоже, ну… обычное дело. У меня внучка в младшей группе детсада, им вообще запрещено гулять, когда в нашу сторону дымит.

– Обычное дело… – снова повторил за ней Елагин. – Почему вы не уедете отсюда?

– А куда и на что? У меня зарплата ненамного больше, чем у уборщицы. Думаете, всем чиновникам хорошо живется? У меня тут муж похоронен. На новом кладбище. И зять. На заводе работали…

– Ладно. Спасибо, что все-таки уделили время. До свидания.

Когда Елагин вышел из кабинета, то наткнулся на очень живой и чуть ироничный взгляд какого-то парня, разговаривавшего с девушкой-секретарем. Парень с любопытством рассматривал нашивку на рукаве форменной куртки Елагина.

– О-о. К нам едет ревизор, – с выражением процитировал парень. – На завод, что ли, собираетесь?

– А вы там работаете?