Абсолютный доступ - Джим Чайковски (2021)

В чем бы ни заключалась проблема, ее, похоже, больше нет. Сунув аэрозольный баллончик в сумочку, Су-Лин поспешила по переулку к поджидавшему ее лимузину.

Обернувшись напоследок, она потянулась к ручке двери. Ее иероглиф по-прежнему сиял на стене, словно брызги крови. Для большинства китайцев это был просто знак удачи, связанный с празднованием Нового года. Он представлял собой две руки, ставящие банку с рисовым вином на алтарь в качестве подношения.

Но для Су-Лин этот иероглиф, где бы она ни рисовала его, означал силу, защиту. Сегодня вечером в этом месте не будет никаких грабежей, и владелец магазинчика может спать спокойно.

По крайней мере, так ей хотелось думать. Это был ее маленький способ почтить память умершей матери и ее древние суеверия. Способ оставаться на связи с ней и с прошлым, которое они, мать и дочь, делили. Это прошлое уходило в глубь веков, к деревням посреди рисовых полей, где поутру благоухают цветущие вишни.

Вознеся матери молчаливую молитву, она забралась в лимузин. Следом за ней с близлежащего пляжа Хантингтон-Бич внутрь проник порыв морского бриза, несущий запах соли и легкого гниения. По телу Су-Лин пробежала дрожь.

Это просто рыба и водоросли, заверила она себя.

Сидевший за рулем Чарльз кивнул ей. Им не нужны были слова. Он был с ее семьей столько, сколько она себя помнила.

Но ей хотелось побыть одной, и она подняла стеклянную перегородку между ними и попыталась успокоиться. Перед ней в стекле маячило ее отражение. Длинные черные волосы были собраны в рыхлый узел, который удерживала пара изумрудных заколок, не давая им темным каскадом упасть ей на плечи и спину.

Ее глаза были того же цвета и сияли, как эти изумруды.

Как призрак матери.

В последние годы Су-Лин начала замечать, что постепенно она все больше становилась похожа на мать, словно ее поколение становилось другим. Боль одиночества и потери опустошила ее.

Она мысленно вернулась к их последнему свиданию, когда мать была уже на смертном одре, за несколько часов до того, как злокачественная лимфома отняла у нее жизнь. Больничная палата пропахла дезинфектантом и медицинским спиртом. Это было совсем не то место для ее хрупкой матери, верившей в пользу травяного чая, целительную силу статуй и иероглифов и в древние суеверия.

– Это теперь твое, си лоу чай, мое дитя, – прошептала ее мать, пододвигая к ней листок бумаги с больничной печатью. – Это наследие нашей семьи. Матери передавали его дочерям на протяжении тринадцати поколений. Ты – тринадцатое поколение, и это тринадцатый год твоего рождения. Это число наделено силой.

– Мама, отдохни, прошу тебя. Химиотерапия – вещь тяжелая. Тебе нужен сон.

Су-Лин взяла у матери листок и перевернула его. Красивым рукописным шрифтом мать нарисовала на нем китайский иероглиф удачи и счастья.

Фу.

– Моя маленькая розочка, теперь ты хранитель Города Ангелов, – сказала она с гордостью и печалью. Каждое слово давалось ей с великим трудом. – Жаль, что я не объяснила тебе раньше. Эти тайны могут быть раскрыты только после первой крови женского организма.

– Мама, пожалуйста… отдыхай…

Но мать продолжала говорить. Взгляд ее глаз был отсутствующим, затуманенным воспоминаниями и лекарствами.

Она рассказывала о пророческих снах и о том, как с помощью мазка краски на стене или двери можно поставить заслон порче. Су-Лин послушно внимала ей, одновременно слыша попискивание кардиомонитора, тихое бульканье капельницы, приглушенный шепот телевизора в коридоре.

Какое место занимали все эти древние истории, полные богов и призраков, в современном мире электрокардиограмм, биопсии и страховых полисов?

Наконец в палату, в тапочках на резиновой подошве, тихо вошла медсестра.

– Часы посещения закончились, мисс Чой.

Мать было запротестовала, но быстрый поцелуй дочери успокоил ее.

– Я вернусь завтра… после школы.