История с привидениями (перевод Александра Крышана) - Питер Страуб (1979)

А Льюис под своей комичной репутацией маскировал серьезность привязанности и пользовался публичными романами, чтобы скрыть более глубокие, истинные взаимоотношения с женщинами. Он проводил вечера или ночи с девушками; с женщинами же, которых любил, он встречался раз-два в неделю и, как правило, в полдень, когда их мужья находились на работе. Первой из них была Стелла Готорн, в некоторых отношениях наименее утоленная его любовь, однако как бы служившая образцом для остальных увлечений. Стелла была чересчур бесцеремонной и остроумной, она держалась с ним слишком легкомысленно. Она просто развлекалась, а простое развлечение могли дарить ему и молоденькие учительницы и косметологи. Он же хотел чувства, он хотел душевного волнения. Стелла была единственной женой в Милбурне, которая, подарив ему себя, ускользнула от такого чувства. Она вернула ему его образ плейбоя – сознательно. Его любовь к ней была краткой и всеобъемлющей, но их потребности абсолютно не совпадали. Стелла совершенно не хотела Sturm und Drung[11]; Льюис в глубине своего требующего сердца знал, что он ищет и желает вновь обрести те чувства, которые дарила ему Линда. Ветреный Льюис был ветреным только внешне. С глубокой печалью в душе он расстался со Стеллой: она не поняла или не приняла ни одного из его намеков, предложенные ей чувства не тронули ее. Она решила, что он просто ударился в пустые интрижки с девчонками.

Но восемь лет назад Льюис завязал отношения с Леотой Маллигэн, женой Кларка Маллигэна. После Леоты – с Сонни Винути, затем – с Лаурой Ботц, женой дантиста Харлана Ботца, и наконец год назад – с Кристиной Барнс. Он заботливо ухаживал за каждой из этих женщин. Он любил в них цельность, их привязанность к своим мужьям, их потребности, их юмор. Он любил в них недостаток ребячества – любил их дома и машины. Любил просто поговорить с ними. Они поняли его, и каждая из них прекрасно сознавала, что он им мог дать: скорее тайное замужество, чем интрижку.

Когда чувство утрачивало новизну и начинались повторения – все заканчивалось. Льюис до сих пор любил каждую из них; он все еще любил Кристину, но…

«Но» состояло в том, что перед ним была стена. Стеной он называл тот момент, когда начинал думать, что глубокие поначалу взаимоотношения обернулись тривиальным романом. Тогда приходилось оступаться. И отступая, он частенько обнаруживал, что думает о Стелле Готорн.

Разумеется, и мечтать не стоило о том, чтобы провести вечер со Стеллой. Это означало бы признаться самому себе в абсолютной глупости.

А что могло быть глупее этой странной сцены сегодня утром? Льюис оторвал взгляд от мойки, чтобы взглянуть в окно на тропинку, убегающую в лес, вспомнил, как мчался по ней, задыхаясь, как заходилось от ужаса сердце, – ну разве не осёл? Падал пушистый снег, такой знакомый лес тянул белые руки-ветви, тропинка, такая мирная, делала вираж в никуда.

– Когда падаешь с лошади, ты встаешь и садишься на нее снова, – сказал самому себе Льюис. – Ты просто начинаешь все сначала.

Что такое? Что он слышит – голоса? Нет, это его собственные мысли вслух. Это он сам себя испугал, припомнив слишком детально последний вечер в жизни Линды. Тот вечер и еще ночной кошмар – где Сирс и Джон приближались к нему – настолько одурманили его, что он ведет себя, как персонаж одной из историй Клуба Фантазеров. Не было никакого жуткого незнакомца на той тропке; невозможно незаметно и бесшумно пройти через его лес. Все это объяснимо.

Льюис поднялся в спальню, скинул мокасины, надел сапоги, натянул свитер и лыжную куртку и спустился к двери на кухню.