Холодная рука в моей руке (сборник) - Роберт Эйкман (1975)

В конце концов, и достаточно неожиданно, Хилари совершенно поправился. В один прекрасный день он, как говорится, встал как новенький – возможно, благодаря усилиям современной медицины, но более вероятно, благодаря естественным усилиям природы.

– Возможно, сынок, ты чувствуешь себя совершенно здоровым, – сказал ему доктор Морган-Вогэн. – Но ты еще не вполне здоров.

– Когда я смогу вернуться в школу?

– А ты этого хочешь, сынок?

– Да, конечно.

– Что ж, рад слышать, – изрек доктор Морган-Вогэн. – В мое время маленькие мальчики не отличались таким рвением к учебе.

– Так когда же я смогу вернуться в школу? – повторил Хилари.

– Когда придет время, – последовал ответ. – Спешить с этим не следует. Ты был серьезно болен, сынок, и теперь тебе следует поберечься.

Таким образом, прошло около двух месяцев, прежде чем Хилари начал подозревать: с Мэри тоже не все обстоит ладно. Ему отчаянно хотелось ее увидеть, но он скорее не желал, чем не осмеливался, попросить отца устроить ему встречу с Мэри. Дома он вообще не упоминал ее имени. Так что до возвращения в школу, которое откладывалось на неопределенное время, у него не было никакой возможности получить хоть какие-то сведения о любимой подруге.

Когда долгожданный день наконец настал, в качестве сопровождающей к Хилари приставили юную неряху Эйлин; как видно, на тот случай, чтобы он не упал без чувств по дороге в школу или не растворился в воздухе по дороге на небеса. Обуреваемый тревожными предчувствиями, он всю дорогу молчал; к тому же Эйлин была отнюдь не та особа, с которой мальчики вроде Хилари легко находят тему для разговора. Хилари утешало лишь то, что, проводив его до дверей школы, Эйлин наконец избавит его от своего присутствия.

Директриса школы (если только подобное слово здесь уместно), являвшаяся к тому же ее совладелицей, изящная дама тридцати шести лет, лично встретила ученика, вернувшегося после столь долгой болезни, и приветствовала его со всем возможным радушием и участливостью. Дети поглядывали на Хилари с новым, хотя и мимолетным, любопытством. Лишь одна девочка, с двумя тугими косичками, в платье с рисунком из астр и подсолнухов, проявила искренний интерес к причине его долгого отсутствия. Звали ее Вэлери Уоткинсон.

– А где Мэри? – спросил Хилари.

– Мэри умерла, – печально ответила Вэлери.

Первой реакцией Хилари была откровенная враждебность.

– Я тебе не верю! – заявил он.

Вэлери, выражение лица которой стало еще печальнее, в ответ лишь несколько раз кивнула.

– Я тебе не верю! – повторил Хилари, сжимая обе ее руки повыше локтя.

– Ты делаешь мне больно, – заплакала Вэлери.

Хилари выпустил ее. Вэлери не двигалась с места и не говорила ни слова. Несколько томительных минут они молча смотрели друг на друга. По щекам Вэлери текли слезы.

– Это правда? – наконец выдавил из себя Хилари.

Вэлери снова кивнула, вытирая глаза крохотным носовым платком, на котором была изображена бело-розовая швейцарская молочница.

– Ты ужасно бледный, – всхлипнув, сказала она и добавила, протянув свою маленькую влажную ручонку: – Бедный Хилари. Вы с Мэри так дружили. Я очень тебе сочувствую.

– Она тоже болела? Лежала в постели с температурой? – спросил Хилари.

Что такое смерть, мальчик представлял лучше, чем большинство его сверстников, ведь совсем недавно он сам едва не стал ее добычей.

На этот раз Вэлери покачала головой отрицательно, но ничуть не менее печально, чем прежде.

– Нет, – сказала она. – По крайней мере я так не думаю. Вообще, здесь есть какая-то тайна. Никто не сказал нам, что Мэри умерла. Мы думали, она больна, как и ты. А потом Сэнди прочел о ней в газете.

Сэнди Стайнер был чрезмерно упитанным мальчиком с рыжеватыми волосами, как это часто бывает у подобных толстяков.

– И что же он прочел?