Холодная рука в моей руке (сборник) - Роберт Эйкман (1975)

Чувствовалось, что ей и в самом деле необходимо это понять.

– Я боюсь.

– Но чего? Собаки бояться нечего. Она ушла.

Услышав это, Хилари медленно поднял голову и, на минуту перестав всхлипывать, устремил взгляд за железные ворота. Собака исчезла.

– Куда ушел этот пес, Мэри? Ты видела, как он уходил?

– Нет, как он уходил, я не видела. Но его больше нет. А ведь это главное, правда?

– Но почему он ушел? Мы с тобой по-прежнему здесь.

– Думаю, у него есть другие дела.

Хилари догадался: это объяснение Мэри тоже позаимствовала у своего папы; прежде он уже слышал от нее подобную фразу.

– Он сумел выйти за ворота?

– Разумеется, нет.

– Откуда ты знаешь?

– Он просто понял, что мы не причиним ему никакого зла. И ушел по своим делам.

– Я тебе не верю, – покачал головой Хилари. – Ты меня обманываешь. Зачем ты меня обманываешь, Мэри? Когда мы сюда пришли, ты испугалась сильнее, чем я. А потом что-то произошло. Что с тобой произошло, Мэри?

– Что со мной произошло? Ко мне просто вернулся здравый смысл.

От кого она слышала эту фразу, спросил себя Хилари. Его подруга явно кривила душой; сначала это обидело мальчика, потом испугало.

– Я хочу домой, – сказал он.

Мэри кивнула, и они пошли прочь, более не держась за руки.

Но, прежде чем дети вернулись домой, произошел еще один необычный случай.

Пока они шли по узкой песчаной тропе, Хилари старательно опускал глаза, избегая смотреть на желтую обшарпанную стену, которая тянулась слева, или по крайней мере стараясь смотреть на нее как можно меньше; оглядываться назад у него и вовсе не было желания. В том месте, где стена под прямым углом уходила налево, тропа довольно круто поднималась на высоту около ста ярдов, на поросшую кустарником равнину. Дети шли в полном молчании, и слух Хилари, всегда отличавшийся особой чуткостью, уловил некий странный звук, вероятно доносившийся из-за стены, но возможно – и это предположение не могло не порождать тревогу – и нет. Поднимаясь по крутому склону, Хилари не удержался и бросил взгляд через плечо.

Сзади действительно было на что посмотреть, хотя в следующее мгновение мальчик поспешил отвернуться.

На углу, образованном стеной, не было никаких украшений из тех, что свойственны готическому стилю, – ни башенок, ни турелей. Обшарпанный карниз совершал здесь резкий изгиб. Но Хилари ясно видел, правда лишь долю секунды, что какой-то мужчина, стоя на углу, смотрит им вслед. Человек этот был виден лишь до пояса, но Хилари различил, что он высок ростом, худ и совершенно лыс; однако мальчик не успел разглядеть, как одет незнакомец, если тот вообще был одет.

Хилари резко отвернулся. Он чувствовал, что не в состоянии рассказать об увиденном подруге, по крайней мере сейчас.

Случилось так, что об увиденном Хилари не рассказал никому и никогда. Двадцать лет спустя он был почти готов упомянуть в разговоре об этом странном случае, но, поразмыслив, отказался от этого намерения. Меж тем, в течение многих лет после описанной прогулки, воспоминания о ней хранились в дальних тайниках его сознания; отчасти это было обусловлено характером произошедших событий, отчасти последствиями, которые они повлекли за собой.

Случившееся расстроило Хилари сильнее, чем сам он мог предположить; в тот же вечер он заболел. Миссис Паркер обнаружила, что у мальчика сильный жар. То было начало болезни, которая затянулась на несколько недель; в течение всего этого периода больного посещали два доктора; несколько дней и ночей у постели его дежурила безмолвная сиделка, а иногда и две. Все заботы и переживания легли на плечи отца Хилари; оба его старших брата находились в Веллингтоне. В помощь миссис Паркер пригласили юную неряшливую девицу по имени Эйлин.