Холодная рука в моей руке (сборник) - Роберт Эйкман (1975)

Между тем у ситуации имелся еще один аспект, не относящийся к разряду пугающих или забавных; тем не менее именно он представлял собой наиболее серьезную проблему. Заключалась эта проблема в том, что мистер Миллар, вместо того чтобы просто бурчать себе под нос, начинал распевать песни, щебетать по-птичьи, реветь и мычать. Судя по всему, находясь в подпитии, он обладал способностью издавать эти звуки в течение нескольких часов подряд, хотя и с небольшими перерывами. Когда к нему присоединялись его ночные гости, гвалт получался просто ужасающий. Городские сыны труда, даже если труд их имеет криминальную природу, обычно не представляют себе веселья, которое обходится без шума; то же самое можно сказать и о жрицах наслаждений, которые, похоже, составляли большую часть знакомых мистера Миллара. Время от времени полиция пыталась прекратить это безобразие; подъехав к нашему дому, полицейские, разумеется, звонили в мой колокольчик. Иногда, впрочем, стражи порядка начинали колотить во входную дверь; судя по слабому звуку, который им удавалось произвести, и по отсутствию мощного топота, когда они наконец проникали внутрь, их была всего лишь жалкая горстка.

Порою происходили события, доставлявшие мне особое беспокойство. Время от времени снизу доносился истерический вопль, а потом – топот шагов по не покрытой ковром лестнице, ведущей в мою квартиру. За сим следовал неистовый стук в дверь; открыв ее, я обнаруживал взлохмаченную девицу, которая пребывала в столь расстроенных чувствах, что ничего не могла толком объяснить. Пока я пытался выглянуть из-за ее плеча, она, рыдая и завывая, умоляла впустить ее в квартиру. Внизу, как правило, стоял мистер Миллар, не слишком твердо державшийся на ногах, но относительно спокойный. В таких случаях он не произносил ни слова и, опираясь на перила, оставался сторонним наблюдателем. Напрашивалось предположение, что он настолько смущен и растерян, что не рискует вмешиваться, предоставляя другому разбираться в ситуации.

Однако я при любых обстоятельствах не мог впустить девицу к себе; вместо этого я отводил ее вниз, уверяя, что на улице она будет в полной безопасности. Разумеется, я всячески пытался ее приободрить, хотя не имел понятия, как это сделать. Мы проходили мимо мистера Миллара, причем моя рука порой лежала на плечах девушки; он ни разу не проронил ни слова, ни разу не сделал ни малейшего движения.

Всего таких случаев, если я не ошибаюсь, было пять или шесть; один из них до чрезвычайности меня напугал. То, что мне пришлось тащить рыдающую девицу мимо безмолвно наблюдавшего за нами мистера Миллара, само по себе было не слишком приятным; но на этот раз, миновав довольно крутой лестничный пролет, ведущий в мою квартиру, я обнаружил, что рядом с мистером Милларом стоят два незамеченных мною ранее здоровенных амбала в матерчатых кепках. Оба походили на ресторанных вышибал или боксеров-неудачников; оба, подобно мистеру Миллару, молчали и стояли не шелохнувшись. Поверьте, спуститься по лестнице, поддерживая одной рукой шатавшуюся и цеплявшуюся за стены девицу, было задачей не из легких; однако мне удалось с ней справиться. Как и во всех предыдущих случаях, на этом все и закончилось. Обычно, когда я, выставив девушку на улицу, поднимался к себе, мистер Миллар уже исчезал, закрыв за собой ведущую на площадку дверь. На этот раз исчезли все трое. Я ожидал, что всю ночь до меня будет доноситься грохот и вопли; однако этого не произошло.

Еще один случай запал мне в память тем, что девица несколько отличалась от своих предшественниц; стоя в дверях и сотрясаясь всем телом, она сообщила, что познакомилась с мистером Милларом в Уимблдоне; хотя она, по ее собственному признанию, вела себя как последняя дура, у нее и в мыслях не было, чем обернется это знакомство.