Жизнь мальчишки - Роберт Маккаммон (1991)

Отец сдержал обещание. Он действительно отправился с визитом к мистеру Кардинале. Директор, до которого от других учителей давно доходили слухи, что Луженая Глотка окончательно распоясалась, решил, что тех дней, что я провел под домашним арестом, вполне достаточно для наказания. Мне было позволено вернуться в школу. Приносить извинения больше не было необходимости.

В школе меня приняли как героя-победителя. В ближайшие годы со мной не мог бы сравниться славой ни один астронавт, даже те из них, кто побывал на Луне. Луженая Глотка была угрюма и унижена: суровый выговор директора Кардинале рождественскими колоколами звенел в ее голове. Но и я тоже наломал дров и должен был признать свою долю вины. Вот почему в первый же день по возвращении в школу, а он был последним днем учебы перед началом рождественских каникул, как только закончилась перекличка, я поднял руку. Луженая Глотка раздраженно спросила:

– В чем дело?

Я поднялся с места. Все глаза были устремлены на меня в ожидании очередного героического жеста в великой войне с несправедливостью, ущемлением прав и запретом на виноградную жевательную резинку.

– Миссис Харпер… – начал я и остановился, ощутив, как поколебалась моя благородная решимость.

– Давай говори, да побыстрее! – брызнула слюной Гарпия. – Я не умею читать мысли, дубина ты стоеросовая!

Что бы ни сказал Гарпии мистер Кардинале, этого явно не хватило, чтобы она сложила оружие. Тем не менее я решил продолжить, зная, что поступаю правильно:

– Я не имел права поднимать на вас руку, миссис Харпер. Приношу вам свои извинения.

О повергнутые герои! О колоссы на ногах из хлипкой глины! О могучие воины, которые пали от укуса крошечной мухи, проникшей к ним под доспехи сквозь едва различимую щель! Я понял, что они испытывали в тяжкую минуту, когда услышал неодобрительный гул и шепот разочарования, распустившиеся вокруг меня, подобно горьким цветам. Сойдя с пьедестала, я тут же угодил в выгребную яму.

– Ты приносишь извинения? – Луженая Глотка, казалось, была поражена больше всех остальных. Она сняла с носа очки и тут же нацепила их обратно. – Ты хочешь сказать, что виноват передо мной?

- Да, мэм.

– Ну что ж… ну что ж…

Она явно растерялась и не могла найти нужных слов. Она ступила в незнакомые ей воды великодушия и прощения и осторожно нащупывала дно под ногами.

– Я не знаю… что и сказать…

Возможность прощения манила ее – великодушие, исполненное красоты и волшебной силы, милосердие, прекрасное своей быстротечностью. Я увидел, как ее лицо стало расслабляться и разглаживаться.

– …Хотя… – Миссис Харпер с трудом сглотнула. Наверно, у нее встал в горле комок от волнения. – Хотя я рада, что у тебя в конце концов хватило ума извиниться, дубина ты стоеросовая!

Комок в ее горле определенно был горстью гвоздей. Исторгнув его наружу, она наконец смогла внятно изъясняться:

– Сядь на место и открой учебник математики!

Выражение ее лица вовсе не смягчилось, решил я, со вздохом усаживаясь на место. Это было лишь секундное затишье перед новым сильным порывом ветра.

Среди оглашаемого воплями бедлама, в который превращалась школа в большую перемену, пока Луженая Глотка распекала какого-то несчастного мальчишку за то, что тот извел все свои обеденные деньги на бейсбольные карточки, я заметил, как Демон выскользнула из столовой. Она вернулась примерно через пять минут и, прежде чем Луженая Глотка успела заметить ее отсутствие, с невинным видом устроилась на своем месте возле самой двери. Я обратил внимание, что Демон и окружающие ее девочки переглядываются и хихикают, явно что-то замышляя.

Прозвенел звонок, и мы гурьбой повалили в класс. Вместе с нами за свой стол с плотоядным видом львицы, выписывающей круги вокруг мясной кости, уселась Луженая Глотка.

– Открыть книги по истории Алабамы! – проорала она. – Глава десятая! Период Реконструкции! Живо!