Вопрос и ответ (перевод Алексея Осипова) - Патрик Несс (2009)

– Ну давай же, трудная моя девочка. – Мистрис Койл ласково погладила Коринн по волосам.

– Вы оставались там, пока ее не нашли, – безжизненно проговорила я. – Поэтому и пришли последней…

– Она так и не сдалась. – Голос у нее был хриплый, и не только из-за дыма. – Что бы они с ней ни делали.

Мы обе неотрывно смотрели в лицо Коринн – глаза закрыты… челюсть бессильно упала… дыхание сбивчиво.

О, мистрис Койл права – Коринн ни за что бы не сдалась, не выдала ни имен, ни другой информации… приняла бы любую кару, чтобы только спасти от нее других дочерей, других матерей…

– Инфекция… – У меня напухло горло, мешая говорить. – Запах… это значит…

Мистрис Койл прикусила губы и резко мотнула головой.

– Коринн… – прошептала я. – Нет…

И прямо там, у меня на руках, на коленях, лицом ко мне, так и не открыв глаз…

Она умерла.

Дальше была только тишина. Не громкая, не душащая, не яростная – никакая. Просто вдруг стало тихо – очень конкретно так тихо… бесконечно. Тишина будет длиться, пока ты ее слышишь. Тишина, которая убрала все, просто взяла и выключила миру громкость.

Единственное, что я еще слышала, было мое собственное дыхание – сырое, тяжелое, словно легко уже никогда больше не будет. И вот в этой дышащей тишине я посмотрела вниз, вдоль склона, на всех остальных раненых, на раскрытые в крике боли рты, на пустые от ужаса глаза, перед которыми все еще стояло то, что они видели, когда их спасали… На мистрис Лоусон, бегущую к нам с лекарствами – слишком поздно, слишком поздно… На Ли, который шел вверх по тропинке и звал маму и сестру, не веря, не желая верить, что их нет во всей этой неразберихе… что их здесь нет.

Я думала про мэра там, у себя в соборе, дающего обещания, лгущего, лгущего…

(про Тодда у него в руках)

Я смотрела на Коринн, так и лежавшую у меня на коленях, – Коринн, которой я никогда не нравилась, совсем, ничуточки, но она все равно отдала за меня жизнь…

Мы – это выбор, который мы совершаем.

И когда я подняла на мистрис Койл глаза, от воды в них все кругом засияло остренькими лучами, а восходящее над горизонтом солнце расплылось кляксой на полнеба.

Но ее я видела достаточно ясно.

Зубы оказались стиснуты насмерть, голос густ, как грязь, но я все же выговорила:

– Я готова. Теперь я сделаю все, что вы захотите.

26

Ответ

[Тодд]

– О боже, – продолжал шептать мэр Леджер. – О боже…

– Вы-то чего так расстроились? – рявкнул я на него наконец.

Дверь нам в обычное время не отперли. Утро настало и прошло; никто так, кажется, и не вспомнил, што мы тут. Город снаружи горел и РЕВЕЛ, но некая циничная часть меня не упустила случая прокомментировать, што ноет мэр потому, што ему не подали вовремя завтрак.

– Добровольная сдача должна была стать залогом мира, – простонал мэр. – А эта проклятая женщина взяла и все испортила.

Я странно посмотрел на него.

– Вы тут, никак, все раем считали. Про комендантский час забыли? Про тюрьмы…

– Пока она не начала эту свою маленькую кампанию, – он затряс головой, – президент ослаблял ограничения. Делал законы мягче. Все должно было быть так хорошо…

Я посмотрел в западное окно, где все еще бился дым, и бушевал огонь, и не ослабевал мужской Шум.

– Надо практично относиться к жизни, – заключил мэр Леджер. – Даже перед лицом тирании.

– Так, стало быть, вот вы у нас кто? – усмехнулся я. – Практичная личность?

– Понятия не имею, к чему ты клонишь, мальчик, – сердито прищурился он.