Цена жизни - Григорий Шаргородский (2019)

Ох, и невесело живется крохоборам под жесткой пятой князя. Прямо слезы от умиления наворачиваются. И главное, по глазам вижу, что сидящему предо мной чиновнику до одури хотелось отщипнуть от забытых сопливым выскочкой денежек хоть малую толику. Но духу не хватило.

Может, зря я нахамил и без того страдающему бедолаге? Эва как его корежит, и непонятно, от чего больше — от моего наезда или от невозможности ободрать меня как липку.

На счету накопилась солидная сумма. В итоге пришлось оформлять кучу объяснительных бумаг и заверять множество смет. Вот уж где эта канцелярская крыса отыгралась на все сто. В итоге я выдохся, словно провел с Мыколой три схватки подряд.

Увы, за все нужно платить.

Голод и усталость загнали меня в ближайший к зданию генерал-губернаторской резиденции трактир, где я просидел до позднего вечера, потому что вдруг образовалась славная, а главное — полезная компания.

Едва я успел утолить первый голод, как в трактир вошел Корнелий Борисович Фамусов — еще один адъютант генерал-губернатора. В отличие от напарника, он обладал легким, незлобивым характером и за словом в карман не лез. При этом на официальных мероприятиях и выездах князя Корнелий, как и его напарник, выглядел холодным и предельно опасным хищником.

— Игнат Дормидонтович, какой сюрприз! — воскликнул Фамусов, едва увидев меня за столом.

— Рад вас видеть, Корнелий Борисович, — не особо кривя душой, поприветствовал я чиновника, при этом не сомневаясь, что наша встреча далеко не случайна.

Судя по всему, сейчас пройдут, так сказать, кулуарные переговоры. Так уж тут принято — то, о чем промолчал начальник, вполне могут оговорить его подчиненные. Порой это делается даже без ведома вышестоящих лиц.

Испросив взглядом разрешения, чиновник присоединился ко мне за столом и вызвал полового. Похоже, он решил совместить приятное с полезным и сделал довольно большой заказ.

Некоторое время мы молча ели, но ждать конца трапезы не желали ни он, ни я.

— Говорят, у вас в Топинске сейчас весело.

— Обхохочешься, — проворчал я, дожевывая маринованный гриб. — Не скажу, что живем как на пороховой бочке, но близко к этому.

— А вы, часом, не преувеличиваете, дражайший Игнат Дормидонтович? — с подозрением вопросил Фамусов. — За вами и раньше замечалась скоропалительность в суждениях и даже действиях.

— Возможно, — не стал возражать я, — но, когда взбунтуются шатуны, бить в набат будет уже поздно.

— И все же, по-моему, вы слишком сгущаете краски. При чем здесь шатуны? Пока дело касается только топинских властей.

— Очень верное слово: пока, — парировал я ленивое замечание коллеги по службе под рукой князя. — Как вы думаете, зачем пришлым понадобился Топинск, если они не претендуют на завод?

— Ну, из Стылой Топи идет много ценного, — нахмурившись, сказал Фамусов.

— И все это идет через шатунов. Поверьте, я точно знаю, что к рукам городской верхушки прилипает не так уж много. Так что нагибать шатунов новичкам все равно придется. И если судить по тому, что власть в моем городе меняют с изяществом забравшегося на пасеку медведя, с шатунами пришельцы церемониться точно не станут. А это война.

— Какой-то сброд решится воевать с полицией, жандармерией и двумя сотнями казаков? — фыркнул Фамусов, за которым я раньше не замечал подобной беспечности.

— Корнелий Борисович, этот сброд вообще мало кого боится. В Топи трусы не выживают, впрочем, как и храбрецы. Они хитры и изворотливы, что делает их еще опаснее.

— Но вы же сами писали в отчете, что сумели обуздать эту вольницу.

— Боюсь, все не так просто, — чуть виновато развел я руками. — Скорее наши отношения можно назвать вооруженным нейтралитетом. Они делают вид, что опасаются меня, а я делаю вид, что могу сильно осложнить им жизнь. Все очень хрупко, и нарушить это равновесие — раз плюнуть.