Грань времени - Райса Уолкер (2014)

– Вообще-то это футбольные шлемы, – говорит он. – В 1905 году еще не было такого понятия, как мотоциклетный шлем, но я подумал, что ты ни за что не сядешь на него без шлема…

– Кирнан, это всего лишь велосипеды.

– Ну, по большей части да. Только с мотором, чтобы ехать быстрее. У меня есть машина в 1938 году, но мне показалось бессмысленным учить тебя водить здесь, потому что автомобили теперь часто меняются. Вот я и купил их. В сарае с ними ничего не случится еще пару лет, и…

Я вздыхаю, закрывая глаза. Я понимаю, зачем ему дом. Но велосипеды? Кирнан, кажется, живет в фантазии, в которой я остаюсь здесь с ним, в 1905 году, и брожу по сельской местности, катаюсь на лошадях, устраиваю пикники и все такое.

– Кирнан, это тебе нужен транспорт в 1905 году. Не мне. Я вполне справляюсь с ключом ХРОНОСа.

Он прислоняется к стене и задерживает на мне взгляд.

– Я думал повеселиться для начала, но ты права. Давай вернемся в дом. Посмотришь, сколько всего натворил твой дед в 1911 году.

13

Я сажусь за маленький кухонный столик и снимаю с себя шлем. Изнутри он теперь почти полностью посерел. Я провожу пальцем, и, конечно же, он весь окрашивается в цвет моей временной краски для волос.

Кирнан спускается с чердака, держа под мышкой желтую коробку. Он протягивает ее мне, и я провожу кончиком пальца по его запястью, оставляя серый след.

– Упс, – говорит он, глядя на меня. – Сожалею об этом.

– Ага, конечно. Не верю ни одному слову. Сильно я запачкалась?

– Ну… ужасно. Будто на тебе серый шлем.

Я прищуриваюсь и дергаю коробку к себе, прежде чем замечаю выражение лица Кирнана. Он смотрит на нее так, словно в ней находится что-то опасное. Я решаю, что, наверное, мне тоже нужно быть осторожнее, и медленно поднимаю крышку.

Ни змей, ни пауков. Кроме дневника ХРОНОСа, спрятанного на дне, коробку заполняют лишь газетные вырезки, всего их около дюжины, и все с заголовками вроде «Кровавая бойня в церкви Бэквудс» и «Убийства в округе Грин все еще не раскрыты». Большинство статей содержат сплошной текст, датированный концом сентября 1911 года, только в двух напечатаны фотографии.

Я начинаю с них, но как только мой взгляд падает на фотографии, я жалею, что не начала с текстовых статей, чтобы хоть немного быть готовой. Обе фотографии черно-белые и не особенно кровавые. Но чертовски жуткие.

– Сколько жертв? – спрашиваю я.

– По одним подсчетам, их было сорок семь, по другим – сорок восемь. Среди них находился по крайней мере один маленький ребенок, поэтому, возможно, кто-то просто пересчитал тела по головам и не заметил ребенка на коленях. Деревня изолирована, но они почти уверены, что там было все население. Несколько человек из деревни всегда приходили в город за припасами раз в неделю, как по часам. И после того, как две недели подряд никто оттуда не появлялся, кто-то решил проверить, что стряслось.

Оба снимка сделаны внутри маленькой деревенской церкви с простенькой кафедрой, украшенной только крестом посередине. Справа от кафедры прямо на скамье сидит женщина, высокая и худая, ее голова склонилась на темную деревянную панель, отделяющую кафедру от небольшого балкона, расположенного прямо за ней. Сундук размером с кофейный столик на высоких тонких ножках стоит слева, его крышка открыта. Что-то внутри сундука отражает свет из окон, но я не могу разобрать, что именно.

Мои глаза инстинктивно избегают переднего плана изображения, где на большинстве скамей отчетливо видны ссутулившиеся или прислоняющиеся друг к другу тела. С одной из скамей свисает детская рука. Тела вроде бы целы, но их кожа выглядит странно. И все они истощены, некоторые кажутся почти мумифицированными.

– Ничего странного не замечаешь? – спрашивает Кирнан, присаживаясь рядом со мной и заглядывая мне через плечо. – Кроме того, что они все умерли в церкви. И того, что все они выглядят так, словно из них высосали жизнь.