Грань времени - Райса Уолкер (2014)

Она открывает деревянный сундук, который на газетной фотографии выглядел как прямоугольник, но на самом деле оказался суженным, причем одна сторона почти вдвое шире другой. Футляр больше метра в длину и, наверное, полметра в ширину и глубину. Внутри находится стеклянное творение, немного напоминающее по форме рожок мороженого, широкий на одном конце и сужающийся на другом. Присмотревшись внимательнее, я вижу, что на самом деле это десятки хрустальных чаш, вложенных друг в друга и нанизанных на веретено. Края чаши окрашены в семь различных цветов последовательно. В передней части коробки стоит плоское блюдо, наполненное водой.

Сестра Эльба с любовью проводит указательным пальцем по выступам инструмента.

– Франклин был из семьи квакеров. Предположительно, он изготовил это для моей прапрабабушки. Когда я перевозила его из Канады, одна из чаш сломалась. Перевозка стоила мне больше денег, чем я могла себе представить, и я всю дорогу беспокоилась, не сломается ли инструмент совсем. А в этой чаше есть трещина. Видишь? Прямо здесь? Поэтому мы, вероятно, скоро лишимся и ее. Жаль, но, я думаю, что это нормально. Наверное, все это часть естественного порядка вещей. Не хочешь сыграть?

– Конечно. – По правде говоря, сейчас я бы предпочла попрощаться, когда точки уже готовы, но так как именно под этим предлогом меня пригласили в часовню, я чувствую, что обязана.

– Пользовалась когда-нибудь швейной машинкой?

– Нет. – Я видела, как бабушка Келлер пользовалась своей, но, поскольку у нее электрическая модель, которая работает от розетки, я не упоминаю об этом.

– Что ж, вот эта педаль вращает армонику, как та, что на швейной машинке, двигает иглу. Нажимаешь на педаль, затем опускаешь пальцы в воду и прижимаешь их к краям стекла, когда оно вращается.

– Значит, разные цвета – это разные ноты?

– Верно. Основные цвета производят аккорд До мажор. Давай, попробуй.

Я нажимаю на педаль правой ногой и смачиваю пальцы, затем прижимаю их к красным, желтым и синим полосам в середине. Инструмент визжит, а ноты сильно колеблются.

Она улыбается.

– Держи пальцы ровно. Старайся одинаково давить на каждую.

Когда я нажимаю чуть сильнее, ноты сливаются воедино. Я бы не назвала это музыкой, но ушам уже не так больно. Я пробую еще несколько нот и понимаю, почему Марта недовольна. С пианино все гораздо проще.

После одной особенно визгливой ноты я смеюсь и отступаю в сторону.

– Мне пришлось бы немало потрудиться, прежде чем я смогла бы сыграть что-нибудь столь же красивое, как то, что вы играли ранее.

– На это и правда требуется время. Именно поэтому даже спустя три месяца мне все еще приходится тянуть сюда Марту за руку.

– Но… Марта сказала, что она учится играть на армонике, чтобы когда-нибудь она смогла заменить вас. И теперь…

В моем голосе звучит вопрос, и сестра Эльба улыбается.

– Зачем ее обучать, если она уезжает? Ну, я могу проводить с ней время на уроках. Я разговариваю с ней, пытаюсь заставить ее поговорить со мной и дать ей понять, что она здесь нужна, даже если она никогда не останется. Я думаю, очень важно знать, что в тебе нуждаются, не так ли? Это дает тебе что-то, за что можно ухватиться, когда ты находишься в незнакомом месте. Примерно так же, как и ты сейчас, да, дитя мое?

– Ну, не совсем, – говорю я. – Мы учимся в университете в Атенсе.

– Но ты же не из этих мест. В твоем голосе нет и намека на Джорджию. Я много путешествовала, еще до войны, и обычно хорошо разбираюсь в акцентах, но твой я совсем не могу разобрать. У твоего молодого человека он тоже немного странный, и там у него определенно есть доля ирландского. Но твой… в твоем будто все смешалось.

– Мои родители живут недалеко от Вашингтона, в Колумбии. Они учителя. Я много путешествовала, – и, наверное, половину своей речи я переняла из телевидения и фильмов, но этого я не упоминаю.