Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Он видел часть нижней комнаты, он видел, что на полу лежит ковер. Он видел занавеси, картины и одно инкрустированное золотом кресло.

Уинстон-Кэрби со стоном повернулся и убежал в свою комнату. Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.

Комната была такой, какой ей и полагалось быть, – голой, бедной, холодной.

Слава богу, подумал он. Слава богу!

Снизу донесся крик:

– Уинстон, что с вами? Уинстон, идите сюда скорей!

И другой голос:

– Уинстон, у нас праздник! На столе молочный поросенок!

И еще один голос:

– С яблоком во рту!

Он не ответил.

Они исчезнут, думал он. Им придется исчезнуть.

Но даже когда он подумал это, ему страстно захотелось отворить дверь и броситься вниз по лестнице. Туда, где его снова ждали покой и старые друзья…

Уинстон-Кэрби почувствовал, что руки его за спиной сжимают дверную ручку так, будто примерзли к ней.

Он услышал шаги на лестнице и голоса, счастливые голоса друзей, которые шли за ним.

Священный поход

Перевод Н. Казанцевой

Долгое время я был просто деревенским дурачком. Теперь нет, – хотя они по-прежнему называют меня дебилом.

Теперь я гений, но это тайна.

Им знать ни к чему.

Пока ни к чему.

Ведь если они узнают, то начнут остерегаться.

А так – никому и в голову не придет меня заподозрить. Они видят все то же, что и прежде: шаркающую походку, пустой бессмысленный взгляд, невнятную речь. Порой приходится изо всех сил напоминать себе, что никто ничего не должен заметить, – а иногда я начинаю переигрывать, а это тоже плохо. Нельзя, чтобы возникли подозрения.

Все началось как-то утром.

За завтраком я сказал Ма, что иду рыбачить. Она не возражала. Ма знает: рыбачить я люблю. Когда я ловлю рыбу, обо мне можно не беспокоиться: я ни во что не вляпаюсь.

– Замечательно, Джим, – сказала она. – Поймай что-нибудь вкусненькое.

Я заверил ее, что нашел подходящее место.

– Буду у запруды сразу за участком Альфа Адамса.

– Только прошу тебя, не сцепляйся с Альфом, – сказала Ма. – Я знаю, ты его не любишь…

– Он первый начал. Придирался во время работы и с оплатой надул! И смеется надо мной.

Мне не стоило говорить – Ма всегда из-за этого переживает.

– Не обращай внимания. Вспомни проповедь пастора Мартина в прошлую субботу. Он говорил…

– Я помню. Только все равно злюсь. Почему они надо мной смеются?

Ма печально кивнула.

– Ни над кем нельзя смеяться.

Я жевал и думал. Пастор Мартин все толкует про уничижение и смирение. А сам-то ухлестывает за Дженни Смит, которая играет на органе. Да уж, языком молоть он силен.

После завтрака я поковылял в дровяной сарай за удочкой, и Бумс с другой стороны улицы поспешил мне на помощь. После Ма Бумс – мой самый лучший друг. Конечно, он не может со мной поболтать – только если понарошку, – зато он надо мной и не смеется.

Копая червей, я с ним заговорил. Спросил, хочет ли он сходить со мной на рыбалку. По нему было видно, что хочет, – и я перешел на ту сторону улицы: предупредить миссис Лоусон. Считается, что Бумс принадлежит ей, хотя бо́льшую часть времени он проводит со мной.

В общем, пошли мы. Я нес удочку и остальные снасти, а Бумс вышагивал у моих ног. Словно гордо заявлял всем: смотрите, смотрите, с кем я иду!

Мы прошли мимо банка; через большое окно было видно, как банкир мистер Пэттон сидит за своей конторкой. У него взгляд как у самого главного человека в нашем Маплтоне. Он и есть здесь самый главный. Я шел медленно, поэтому ненавидеть его получилось долго.

Мы с Ма не жили бы в такой развалюхе, как сейчас, если бы банкир Пэттон после смерти Па не отобрал у нас дом.