Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Я заявил ему, что самолеты пугают скунсов, и он не засмеялся, а выразил сочувствие, и еще припомнил, как мальчишкой ловил скунсов в Техасе. Тут я ему объяснил, что скунсов я не ловлю, что я с ними вроде как вместе живу, и что они мне уже прямо почти родные, и ночью, если сон не идет, я слушаю их возню под хибарой и радуюсь, что я не один, а делю свой дом с другими Божьими тварями.

Но он все равно отказался пообещать мне, что самолеты над моим участком летать перестанут. Тогда я пообещал ему, что начну по ним стрелять.

Полковник вынул из ящика книжку и прочел мне закон, который запрещает стрелять по любым самолетам, но я, конечно, ничуть не испугался.

И вот на тебе! Устроил засаду на самолет – а он проскочил мимо именно в тот момент, когда я решил промочить горло!

Тут я вспомнил про бутылку и сразу отвлекся от всех этих мыслей. Бутылка журчала! Закатилась далеко под лестницу так, что не дотянешься, и там булькала. Я от этого звука чуть с ума не сошел. Наконец, улегшись животом на землю, я сумел ее подцепить, но было уже поздно, все вытекло. Зашвырнул я бутылку на двор и понуро сел на ступеньку.

Из темноты появился скунс. Залез на крыльцо, уселся рядышком. Я рассеянно погладил его, а он замурчал. Я как-то даже сразу и забыл про бутылку.

– Чудной, – говорю, – ты скунс. В жизни не слыхал, чтобы скунсы мурчали.

Так мы с ним и сидели. Я ему изложил про хибару, самолеты и полковника от начала до конца – как человек порой делится наболевшим с какой-нибудь бессловесной зверушкой, если других собеседников нету. И даже иногда если есть. Я его уже совсем не боялся и очень радовался тому, что наконец-то один из них пожелал завести со мной дружбу. Воображал себе, что, может, теперь они не откажутся в хибаре у меня пожить, а то что ютиться под полом-то…

А потом я представил, какие глаза будут у парней в кабаке, когда они про все это услышат. И понял, что они не поверят ни одному слову, хоть чем я им поклянись. Тогда я решил прихватить с собой живое свидетельство. Сгреб скунса под мышку и говорю:

– Идем-ка со мной. Ребятам тебя покажу.

По пути я наткнулся на дерево, запутался ногой в обрывке ржавой проволочной сетки, но до Старушки Бетси все же дошел.

Бетси, конечно, не самая новая и не самая лучшая машина на свете, зато ее надежности кто хочешь позавидует. Мы много пережили с ней вместе и прекрасно друг друга понимали. У нас с ней вроде как уговор – я ее кормлю и начищаю ей бока, а она возит меня, куда мне нужно, и всегда доставляет обратно. Человеку рассудительному большего от машины и не требуется.

Я поздоровался с моей старушкой, погладил ее по капоту, устроил скунса на переднем сиденье и сам сел за руль. Заводиться Бетси сперва не хотела. Не было у нее настроения никуда ехать на ночь глядя. Я долго заговаривал ей зубы, как капризному ребенку, и наконец она зафырчала, вся трясясь и хлопая крыльями. Я включил сцепление и вывел ее на дорогу.

– Едем не спеша, – предупредил я ее. – Копы тут где-то, говорят, радар поставили, нечего нам рисковать.

Бетси аккуратно и никуда не торопясь доставила меня до кабака. Я припарковал ее, сунул под мышку скунса и пошел к своим.

За стойкой стоял Чарли, и народу было полно: и Джонни Эшленд, и Тощий Паттерсон, и Джек О’Нил, и еще полдюжины человек.

Я поставил скунса на стойку, и он радостно пошел им навстречу, как будто только и мечтал познакомиться. А ребята его как увидали, так сразу и попрятались кто под стол, кто под стул. Чарли ухватил бутылку за горлышко и пятится в дальний угол.

– Эйза! – орет. – А ну убери отсюда эту зверюгу!

Я ему:

– Да ты не бойся. Он не кусается.

– Кусается не кусается, все равно пусть проваливает!

И все галдят хором:

– Убери его! Пусть проваливает!

Ух я на них разозлился! Чем им помешал такой милый скунс?!