За закрытой дверью - Бернадетт Пэрис (2018)

Единственное, чего я не предусмотрела, – что Джек будет присутствовать при осмотре. Врач нажимал на живот, я прилежно изображала боль, а мозг лихорадочно искал выход. Если упущу момент, весь этот спектакль вместе с добровольным голоданием полетит коту под хвост! Наконец я спросила доктора, можем ли мы поговорить наедине: может быть, боли как-то связаны с моими гинекологическими проблемами? Он вежливо попросил Джека выйти. Победа!

Позже я удивлялась, как можно было не догадаться. Раз Джек охотно вышел из комнаты – значит, его совсем не беспокоила наша беседа тет-а-тет. А эта сочувственная улыбка, с которой врач слушал мой торопливый рассказ о том, что меня держат в плену? Она меня тоже не насторожила! Потом он начал расспрашивать о моей попытке самоубийства и о том, как протекает моя депрессия, и до меня наконец дошло: доктор обработан Джеком по полной программе, иначе его бы здесь просто не было! Потрясенная, я умоляла его поверить, что мой муж не тот, за кого себя выдает; снова и снова повторяла историю Джека о том, как он забил до смерти мать и отправил в тюрьму отца. Я говорила и говорила, сознавая, что все это звучит совершенно неправдоподобно, и, когда врач начал выписывать рецепт на прозак, сорвалась на истерический крик, подтвердив тем самым слова Джека: у меня маниакально-депрессивный психоз и болезненная жажда внимания. А ведь у него были и письменные доказательства – выписка из медкарты о передозировке и рапорт администратора отеля о моем поведении.

Я была полностью раздавлена. Доктор не поверил мне, и я снова осознала, что пытаюсь совершить невозможное. Если даже профессиональный врач не прислушался к моим словам, то как убедить других? Как вообще я собиралась с кем-то разговаривать, если Джек полностью контролирует каждое мое слово?

Он начал читать письма, которые приходили мне по электронной почте. Ответы я должна была писать строго под его диктовку – или же он стоял за моей спиной и внимательно все читал. Я день и ночь торчала в запертой комнате, и когда мне звонили, то оставляли сообщение на автоответчике. Если же Джек был дома и брал трубку, то на просьбу позвать меня к телефону отвечал, что я в душе или в магазине и перезвоню, когда вернусь. В тех редких случаях, когда мне разрешалось перезвонить, он внимательно слушал все, что я говорю. Я не осмеливалась возражать – беседа с доктором оттянула поездку к Милли еще на неделю, к тому же я лишилась возможности пить в комнате чай и кофе. Было ясно: если я хочу увидеть Милли в обозримом будущем, то должна беспрекословно подчиняться, по крайней мере поначалу. Я безропотно приняла наказание. Когда он принес еду (тогда он еще кормил меня дважды, утром и вечером), я безучастно сидела на кровати, смирившаяся и покорная.

Мои родители, которые вот-вот должны были уехать, с недоверием отнеслись к загадочной тайской инфекции, не позволявшей мне видеться с Милли. Джек напугал их, что это может быть заразно, чтобы они не вздумали навестить меня. Но когда мы говорили по телефону, по их встревоженному тону было ясно: они боятся, что после замужества я охладела к Милли.

Мы виделись лишь раз, когда они ненадолго заехали к нам попрощаться. Во время короткой экскурсии по дому я впервые увидела некоторые комнаты первого этажа. Пришлось подыгрывать Джеку в спектакле: он заставил меня убрать мои вещи из спальни и выдал ее за гостевую комнату, а мою одежду разбросал у себя, чтобы казалось, будто я тоже там живу. Мне невыносимо хотелось рассказать все родителям и умолять о помощи, но рука Джека угрожающе давила на плечи – и я не посмела.