Из западни - Александр Чернов (2021)

Старший минный офицер, благодаря несчастливым семейным обстоятельствам (у него в это время тяжело заболело двое ребят), поневоле все время думал об этом и старался как можно чаще попадать домой в Ораниенбаум, сделав меня полным хозяином работ по минной части. Работы по нашему заведованию были серьезные: устанавливалась немецкая станция радиотелеграфа и сигнализация Табулевича, приступили к монтажу пяти электрических водоотливных 600-тонных турбин и 640-амперной динамо-машины с двигателями для них. Все это доставлялось ежедневно к борту на баржах и выгружалось на корабль.

Встречным порядком шли демонтаж и выгрузка на те же самые баржи старых, менее производительных и значительно более тяжелых механизмов водоотливной системы, а также всего имущества подводных минных аппаратов, которое можно было вытащить из низов корабля, без демонтажа палуб. Так что в результате время стоянки в Кронштадте пролетело для меня вовсе незаметно и не дало возможности пока ближе познакомиться с командиром и офицерами. Однако с первых же встреч особенной симпатии я к командиру нашему не питал, благодаря тому, что он не только сам пьянствовал ежедневно и вечером уезжал продолжать это домой, но и приучал к тому же офицеров, в особенности молодых и слабохарактерных.

Конечно, я понять это могу и не обвиняю офицеров, что в то время они старались хоть последние дни пребывания в России провести повеселее и почаще бывать на берегу, но не могу понять этого по отношению к командиру. К пожилому, повидавшему жизнь женатому человеку, много плававшему. Если бы он стремился только к себе домой, бывать почаще в семье, оставляя на корабле старшего офицера бессменным стражем, это было бы более или менее понятно. И с человеческой точки зрения заслуживало бы снисхождения. Но постоянное бражничество и пребывание на корабле, который он должен готовить в поход и бой, в пьяном виде – недопустимо. Бедный старший офицер день и ночь находился на ногах; его разрывали на части, и в результате вместо благодарности или хотя бы доброго отношения к себе окрики и пьяные выходки не успевающего протрезвиться командира…

Во время стоянки в Кронштадте, насколько помню, были выходы на пробные боевые стрельбы для испытания башен.

Когда мы пришли в Ревель, все начало мало-помалу приходить в порядок: работы и приемки были окончены, корабль был полностью укомплектован офицерами и командой, появились расписания. Мало-помалу начали в Ревель собираться остальные суда, начались выходы на маневрирование, ежедневно производились различные учения, стрельбы стволами, даже минная стрельба, ночные упражнения у прожекторов, ночные стрельбы, охрана рейда.

Вскоре по приходе в Ревель командующий отрядом Иессен запретил съезд на берег почти совсем, благодаря скандалу, который произвели наши матросы на Горке. Разрешено было съезжать на берег только по окончании времени занятий и до захода солнца, а так как занятия (не считая вечерних) оканчивались в 5 с половиной часов, а солнце заходило около 6–7 часов, то, таким образом, съезда на берег в будние дни фактически не существовало.

С захода солнца прекращалось всякое сообщение с берегом и между судами. В море выходили дежурный крейсер и охранные номерные миноносцы. На судах дежурили охранные катера с вооруженной командой, и всякая шлюпка, приближающаяся к судам, если не делала опознавательных сигналов и не отвечала при окрике часового пароля, должна была быть подвергнута выстрелам часовых, поймана охранным катером, осмотрена и отведена для разбора дела адмиралом. Это была не фикция, а действительность, были даже случаи обстрела частных шлюпок, и в результате частные шлюпки по ночам к судам отряда не приближались, а между судами свои шлюпки не ходили.