Запрет на вмешательство - Макс Глебов (2019)

– Ефрейтор Иоган Шульц, – не задумываясь, ответил я, нагло присвоив себе имя и фамилию захваченного нами мехвода «Ганомага».

– Немедленно передайте трубку лейтенанту Вернеру, ефрейтор! – резко потребовала трубка уже другим голосом.

– Яволь! – бодро ответил я, аккуратно положил трубку на землю, и, отбежав на несколько шагов громко выкрикнул. – Герр лейтенант, вас просят на связь.

Дальше разыгрывать этот спектакль никакой возможности уже не было, да и необходимости тоже – на вершине холма вспыхнула перестрелка, а значит, мои товарищи уже туда добрались.

Быстро вернувшись за оставленным на исходной позиции «панцербюксе», я побежал наверх, собрав по дороге четыре из шести своих ножей и реквизировав у немецкого офицера его «Вальтер P38» вместе с кобурой и запасными обоймами.

На высоте все еще гремели выстрелы, и слышался шум схватки. Мне это очень не нравилось, поскольку означало, что большие потери неизбежны. Но открывшаяся мне картина оказалась еще хуже, чем я ожидал. От нашего отряда осталась едва половина. Внезапный наскок людей Щеглова на занятых отражением атаки немцев позволил им изрядно проредить расчеты противотанковых орудий и неплохо потрепать взвод прикрытия. Но немцев, даже после понесенных потерь, осталось вдвое больше, чем красноармейцев, и как только эффект внезапности себя исчерпал, это немедленно сказалось на ходе боя.

С каждой секундой противник все больше приходил в себя и брал ситуацию под контроль. Командовавший отражением нашей атаки обер-лейтенант умело руководил своими людьми, не забывая при этом и сам стрелять из своего пистолета.

Я оказался немного в стороне от схватки, задержавшись на минометной позиции, и теперь наблюдал бой со стороны. Из-за брустверов мне были видны только головы сражавшихся, но большего мне и не требовалось.

Трофейный «Вальтер» зашелся в моих руках частыми хлопками выстрелов. Первым погиб обер-лейтенант – оставлять такого командира живым было глупо. Следующими по степени опасности были пулеметчики, уже почти развернувшие свой станковый MG в сторону людей капитана.

Немцы быстро заметили угрозу и почти мгновенно отреагировали, осыпав мою позицию градом пуль и заставив меня спрятаться. Но теперь ситуация изменилась – из противника как будто выдернули железный стрежень, на котором держалась вся его решимость драться до конца.

– Гранаты! – рявкнул Щеглов, и в немецкие окопы полетели наши последние РГД-33.

Сразу после прогремевших взрывов красноармейцы рванулись вперед, и немцам стало не до меня. Мне снова позволили стрелять, и это было последней ошибкой противника. Через минуту бой закончился, но назвать результат победой у меня язык не поворачивался. На ногах остался капитан Щеглов, раненый в левую руку, сержанты Плужников и Игнатов, и еще пятеро бойцов, включая меня. Ни Чежина, ни Шаркова я среди них не видел, но времени выяснять судьбу товарищей у меня сейчас не было – с нашей высоты огонь прекратился, но упорно рвущейся к селу атакующий советский батальон все еще подвергался губительному обстрелу с соседнего холма. Два Т-26 уже горели, а еще два, внешне вполне целые, стояли с распахнутыми люками. Члены их экипажей лежали прямо на броне или рядом со своими машинами, убитые огнем вражеской пехоты. Судя по всем признакам, эти танки получили попадания из противотанковых ружей пулями с химическим зарядом. Тела погибших и раненых красноармейцев густо устилали пройденный атакующими путь.

– К орудиям! – выкрикнул Щеглов, отрывая нас от созерцания страшной картины идущего на смерть батальона, – Плужников, Игнатов – к пулемету. Нагулин, действуй по обстановке. Цели определяешь сам.