Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

Все вокруг стало терять краски. Толпа, казалось, мерцает в знойном мареве. Я взяла Бонапарта за руку. Подъехал отставший хвост нашего каравана: наемный фиакр, который, казалось, вот-вот развалится, карета со слугами и багажный фургон.

Человек в лохмотьях в желтую полоску прорвался сквозь строй солдат.

— Да здравствует Наполеон! — кричал он, пока его оттаскивали обратно. — Да здравствует свобода!

Бонапарт повел меня к карете, запряженной четверкой серых лошадей. Позванивали их латунные колокольчики. Красивая карета была украшена красными, белыми и синими лентами, походя на праздничный торт.

— Это чтобы прикрыть австрийские королевские эмблемы, — пояснил Бонапарт, приподнимая бант, чтобы я увидела, что под ним.

— А остальные с нами не поедут? — спросила я, когда он подсаживал меня в карету. Внутри она была отделана бледно-кремовой парчой. Я нерешительно опустилась на сиденье; периодическое недомогание стало непредсказуемым. Я уже не знала, чего ожидать от своего организма — и когда. — А как же ваш брат? — И Жюно…

— Этот прием — в вашу честь, — сказал Бонапарт, усаживаясь рядом, и взял меня за руку. Он явно намеревался снова поцеловать меня.

Я раскрыла веер и стала обмахиваться, прислонив голову к стенке кареты. Жара стояла невыносимая.

— Может быть, откроем? — предложил Бонапарт, опуская стекло окна. В карету тут же влетел букет цветов, и Бонапарт вернул стекло в прежнее состояние.

— Да здравствует Франция! Да здравствует Наполеон! — ликовала толпа. Пыл встречающих меня изумлял и пугал.

Форейтор крикнул что-то по-итальянски. Лошади тронули, карета слегка качнулась. Я прижала руку к болевшему боку.

Под приветственные крики толпы мы поехали по узким улочкам с глубокими колеями, вдоль каналов, на которых были видны многочисленные баржи. В воздухе носились пряные запахи жареного картофеля, каштанов, рыбы, баклажанов.

— Это прекрасный город, — сказал Бонапарт, поглаживая мою руку. — Вам здесь понравится.

— О да, — ответила я, хотя, сказать по правде, была разочарована. Милан оказался меньше, чем я ожидала; несмотря на толпы, город казался до странности пустынным. Те несколько женщин, что я видела на улицах, одевались только в черное. Магазины без окон. Даже окна жилых домов были закрыты ставнями.

Бонапарт указал на вывеску в форме красной кардинальской шапочки:

— Шляпник.

Ножницы были знаком того, что здесь принимает заказы портной; змея указывала на аптеку; кровоточащие ноги означали, что в этом доме практикует лекарь.

— Но вода здесь нечистая, — предупредил Бонапарт, когда мы по мосту переезжали зловонный канал. — Здесь придется немало потрудиться, чтобы утвердить новую санитарную систему.

Человек в шапке бандитти, справлявший при дороге большую нужду, приветственно поднял руку.

— И дать образование жителям, — добавил Бонапарт.

На одном из перекрестков нам пришлось ждать, пока проедет телега с огромным бочонком. За ней шли скованные цепями каторжане, поливавшие дорожную пыль водой из длинных кожаных трубок.

Мы выехали на большую площадь, на которой паслось пять коз.

— Должно быть, это знаменитый собор? — сказала я, пораженная величием здания. Оно казалось даже больше и наряднее парижского Нотр-Дама.

— В нем живут три головореза, и я ничего не могу с этим поделать,[91] — посетовал Бонапарт.

Каменщики на одной из башенок собора прекратили работу и приветствовали нас. Я улыбнулась им и помахала рукой. «Словно королева!» — подумала я.

— Над фасадом трудятся уже пять столетий, — сказал Бонапарт. — Я намерен закончить его возведение.

Так мог бы сказать не солдат, но правитель.

Въехав в широкие ворота, мы оказались во дворе виллы, сверкавшей розовым гранитом. Фонтан выбрасывал вверх струи темной воды посреди двора.