Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Пломбьер — отличные воды для исцеления от таких недугов, — прошептала мне через стол жена Жозефа. — Правда, там все так дорого…

Дочь торговца шелковыми тканями Жюли Бонапарт смотрела на жизнь просто, опираясь на такие ее слагаемые, как доход, убыток, спрос, предложение, наценка.

— Что значит «бесплодна»? — Джироламо смял хлеб в мягкую массу и прицепил себе сделанные из нее усы.

— Я тебе объясню, когда подрастешь, Джироламо, — пообещала ему Элиза.

— Мне уже тринадцать! И я тоже хочу сменить себе имя, мне больше нравится быть Жеромом.

— Врун! Тебе только двенадцать. — Каролина схватила вылепленный из хлеба ус и бросила его через стол.

— У мамы было тринадцать детей, пятеро умерли, — сказала Паулина.

— Великолепно! — торжественно произнес Феликс.

— За здоровье мамы!

— Чин-чин! — икнула Элиза.

— Чин-чин, чин-чин! — Дядя Феш поднял стакан, не обращая внимания на хлебный ус в нем.

— Будьте здоровы! — Я подняла стакан и выпила за здоровье моей новой семьи.

Четверть шестого пополудни

— Наполеон!

Бонапарт оторвался от рапортов.

— Мама?

— Наполеон!

Неужели синьора Летиция встала под нашей дверью?

— По-моему, она хочет с тобой поговорить.

Бонапарт подошел к двери.

— Твой лакей заснул, — услышала я голос его матери. — Ланциана дома?

Это слово значит «старуха» по-итальянски. Во мне вскипел гнев. Нынешним утром Лизетт слышала, как свекровь назвала меня ла путтана — «шлюха». Я делала все возможное, чтобы добиться расположения синьоры Летиции, но, кажется, ничто не могло ее умиротворить. Все мои поступки — даже самые добрые по отношению к ней — она рассматривала как оскорбления. Бонапарту мать объявила, что при мне чувствует себя крестьянкой. Когда я выиграла у нее в реверси, тем самым выставила ее дурой, — а я намеренно позволила ей победить в одной партии из четырех! Я будто бы слишком доверяю слугам — мне следует спать, поставив столовое серебро в ногах кровати. Я не должна так много подавать нищим. Я слишком много смеюсь, мне следует помалкивать, как свойственно жене Жозефа. И разве я не понимаю, что слишком стара, чтобы носить цветы в волосах? Короче говоря, она меня ненавидит.

Бонапарт выскользнул за дверь. Я услышала, как мать что-то выговаривает ему на итальянском. Потом он ворвался в комнату, мать — следом за ним.

— Заткнись! Довольно! — крикнул Бонапарт и топнул ногой.

Без даты

— Что-то случилось? — спросила Лизетт, перекусывая нитку. — Синьора Летиция в другом платье.

— Кажется, это связано с предстоящим зрелищем.

— Зрелищем? — Лизетт лизнула нитку, чтобы завязать узелок.

— При старом режиме в Версале собирались толпы посмотреть, как король Людовик Пятнадцатый ест яйцо. Так вот… Бонапарт решил, что пришло время позволить публике наблюдать за его трапезой.

Лизетт вроде бы удивилась. Я подняла руки, как бы говоря ей: «Не спрашивай меня, я тут ни при чем».

19 июня

— Они уехали, мадам! — Лизетт налила мне бокал шампанского.

— Налей и себе, Лизетт, — сказала я. Мне казалось, нам есть что праздновать. Жерома отослали в Париж, в школу. Жозеф, его жена Жюли и юная Каролина Бонапарт уехали в Рим. Луи отправили с донесением в Брешию. И только сегодня утром синьора Летиция и Элиза с мужем отбыли на Корсику.

Осталась только Паулина.

Хлопнула дверь, послышался ее визгливый голос.

Мы чокнулись с Лизетт, и я грустно улыбнулась. «Только» Паулина?

ШОКИРУЮЩИЕ ВЕСТИ

21 июня 1797 года, Момбелло

— И это все, что прислали из Парижа? — Я бросила на стол небольшую стопку писем.

— Так сказал Мусташ, — сообщила Лизетт, глядя в окно.

— И ничего от моей дочери?

И от Эжена тоже ничего.