Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Теперь пойдут слухи. — Капитан Шарль пришпорил Восточный Ветер; та встала на дыбы и помчалась прочь. Моя лошадь натянула удила, желая направиться следом. Я ухватила ее за гриву и слегка отпустила удила. Сердце колотилось, ветер дул мне в лицо.

9 июля

Завтра сюда прибудет австрийская делегация. Мне весь день наводили красоту: покрывали воском, чтобы смягчить кожу, массажировали. Лизетт красила мне ногти, в то время как Эжен проверял, знаю ли я имена и титулы дипломатов, входящих в состав делегации (Кобленц, Галло, Мерфельд, Фикельмон), а также их детей, родителей, даже дядь и теть, кто, когда и в каком городе родился.

«Ты все это знаешь, мам!» — восхитился Эжен, отбрасывая списки.

10 июля, четыре часа пополудни или около того

Делегация будет здесь через час.

— Вы никогда не выглядели более прекрасной, — почтительно сказал мне Бонапарт, рассматривая детали моего наряда, напоминавшего древнеримский. Распущенные локоны венчал филигранной работы золотой лавровый венок.

— Не слишком ли этот наряд современен? — Я рассматривала себя в зеркало.

— В том-то и дело. Старый мир встречается с новым и склоняется перед ним.

Да уж, новый мир… Я улыбаюсь, вспомнив, как Бонапарт отказался шнуровать сапоги шелковыми лентами. Зная аристократов, я боялась, что они посмеются над его кружевами и круглой шляпой.

— Да они скоро будут носить плебейские шнурки на обуви! — сказал Бонапарт, осторожно поцеловал меня и ушел в кабинет, к своим картам, документам и донесениям — изо дня в день, из ночи в ночь он занят этой работой. Выигранные сражения — всего лишь один из этапов, на следующем предстояло утвердить в Италии демократию.

— Прежние короли никогда так не трудились, — сказала я Лизетт и повернулась, чтобы рассмотреть себя в зеркале сбоку. В Италии я похудела из-за недуга, однако сейчас осталась довольна собой: худоба меня молодила.

В дверях появились капитан Шарль и Эжен, вместо пелерин на них были столовые скатерти, а вместо шляп — абажуры.

— Мы толшны иметь мир! — хором прокричали они с австрийским акцентом.

— Не заставляйте меня смеяться, — попросила я, не в силах сдержаться от хохота. — Весь грим смажется!

Двадцать минут двенадцатого

Все прошло хорошо! Я довольна, Бонапарт — нет. Готовлю ванну, чтобы его успокоить.

В целом дипломаты оказались приятными людьми, особенно граф де Кобленц, глава делегации, который прекрасно говорит по-французски.

— Предвижу много совместных приятных вечеров, — сказала я на прощание делегатам и, отважившись, добавила: — Граждане.

Граф де Кобленц, правильно понявший мои слова, улыбнулся и по-братски меня обнял.

Этот некрасивый, но веселый старик обладает свойственным аристократам талантом делать так, что все в их компании чувствуют себя непринужденно.

Мы говорили о «Сиде» Корнеля (части которого, как я с удивлением обнаружила, Бонапарт помнит наизусть); о новой эпической поэме Гёте «Герман и Доротея»; о теориях электричества и животного магнетизма; об опере Моцарта «Женитьба Фигаро». Бонапарт хвалил своего любимого Оссиана, что удивило австрийцев и, я заметила, произвело на них сильное впечатление: кто бы подумал, генерал-республиканец читает поэзию!

— Очаровательные ублюдки, — сказал Бонапарт, когда за австрийцами закрылись двери. — У них нет ни малейшего желания договариваться о мире.

14 июля

Сегодня вечером я уже готовилась лечь в постель, когда ко мне ворвался Бонапарт.

— Они упираются, — злился он, расхаживая туда-сюда перед гардеробом, заложив руки за спину. — Они не желают прийти к соглашению.

Бонапарт присел на табурет.

— А зачем им соглашаться? Пока роялисты собирают силы в Париже…

Он сжал кулаки.

Ла-Шомьер

Дорогая, до меня дошли слухи, что Лазара прочат в военные министры. Ваш муж будет получать приказы от Вашего бывшего любовника?