Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

На полотняную рубашку муж надел несколько камзолов, а на них — тяжелый шерстяной сюртук. В такой одежде он казался худым. Погрев руки, Бонапарт сел в кресло, опираясь на один подлокотник с видом снисходительного монарха.

— Вы стенали, чтобы вас впустили, а теперь, когда дверь открылась, вам нечего сказать?

Я смотрела на него во все глаза, борясь с закипавшим гневом.

— Это вы ничего не говорите.

— Я говорю.

— Но без правды, Бонапарт. Без сердца.

— У вас хватает наглости говорить мне о сердце?

Тут я сорвалась:

— Вы утверждаете, что любите меня, и тем не менее готовы развестись со мной из-за каких-то солдатских сплетен! Это вы должны объясниться, Бонапарт, а не я.

— Вы смеете намекать, что невиновны, что вы не… — Он со всей силы ударил кулаком по подлокотнику кресла.

Я набрала воздуха и, насколько могла, задержала дыхание, чтобы немного успокоиться и продолжить:

— Как насчет вашей любовницы, Бонапарт? Этой вашей Клеопатры, как прозвали ее в армии? Говорят, вы обещали на ней жениться, если она от вас забеременеет?

Я говорила, часто моргая и стараясь не хлюпать носом.

— Откуда вам это известно?

— Ваши братья и сестры постарались.

Бонапарт откинулся на спинку кресла. Такого ответа он не ожидал.

— Им так хочется уничтожить меня, что их не заботит даже ваша собственная репутация!

«Осторожно! — напомнила я себе. — Одно неудачное слово — и примирение станет невозможным».

Свет фонаря мерцал у него в глазах. Я поняла, что нашла больное место.

— Я люблю вас, Бонапарт, — еле слышно проговорила я, сознавая, что это — правда. Я действительно люблю этого человека, его сильную, беспокойную, мятущуюся душу. Почему — не могу объяснить. — Мне не хватало вас, — продолжала я и, встретив его взгляд, не отвела глаз.

Было почти четыре часа утра, когда я задула свечи. Мы пересекли пустыню и вернулись: раненые, но все-таки дошли. Мы признались друг другу в грехах и страданиях. Мы признались в собственных слабостях, силе пережитого горя и отчаянии одиночества. Я сказала мужу, что плохо жила без него и пала, ослабленная постоянными нападками.

— Вы были неверны мне? — прямо спросил он.

Я помолчала. Пришло время сказать правду — но что есть правда?

— Не в том смысле, что вы имеете в виду. — Я прикоснулась к руке Бонапарта; та была холодна. — Но я почти готова была переступить тонкую грань… — Я перевела дух. — А вы?

— Она действовала мне на нервы.

Тут впору было засмеяться… и заплакать. Он рассказал мне об отчаянии, которое пережил в Египте, будучи уверен, что я предательница, что ангел удачи покинул его.

— Без вас…

Мы занялись любовью, а потом повторили еще раз.

— Теперь я с вами, — сказала я.

V

ЗАГОВОРЩИЦА

ЭЖЕН ИСЦЕЛЯЕТСЯ

20 октября 1799 года

Я проснулась, будто от толчка. Фовель, секретарь Бонапарта, тряс моего мужа за плечо. Выпростала руку из-под мехового одеяла — не слишком-то уютно. В камине бушевало пламя, и тем не менее изо рта у меня шел парок.

— Приветствую, Фовель, — пробормотала я сонно. — Сколько сейчас времени? — Меж шторами светлела полоска утреннего неба. — Что-то случилось?

— Нет, мадам. Генерала всегда трудно добудиться, — объяснил он и добавил: — Как вам известно.

В тусклом свете лицо Фовеля казалось смуглым, как у Бонапарта и Эжена.

— Сейчас семь. Я позволил генералу поспать сегодня, но его брат, депутат Люсьен, желает немедленно его видеть.

Застенчиво улыбнувшись, Фовель зашептал:

— Мы скучали по вам, мадам!

Люсьен Бонапарт? Я положила руку на плечо мужа. Спит как убитый. Все, за что бы ни брался Наполеон, он делал с чрезвычайным рвением: работал, любил, даже спал…

Но вот он пошевелился, повернулся и с закрытыми глазами обнял меня. От него пахло, как от младенца.