Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

Было еще темно, когда огромная правительственная карета, запряженная четверкой сильных лошадей, грохоча, съехала на узкую дорожку, ведшую к дому. Собраться было делом недолгим: мы взяли обогреватель на углях, пуховые подушки, меховые покрывала, подкладные судна, необходимые снадобья (настойку опия от моих нервов и от боли в спине; нашатырный спирт и гасконскую пудру от простуды — для Гортензии). Кроме того, прихватили с собой огромную корзину провизии: хлеб, сваренные вкрутую яйца, конфеты для Гортензии, вино и бренди для нас обеих. Солнце только начинало всходить, когда мы наконец отправились в путь. Громоздкая карета дважды чиркнула по ограде сада. Я помахала привратнику, зевавшему у двери своей хибарки. В тот момент мне казалось, что надеждам суждено сбыться.

Карета, покачиваясь, понеслась на юг. Я думала, мы поспим в дороге, но об этом не могло быть и речи. Гортензия была сама не своя от радостного возбуждения. Ее любимый брат жив, цел и возвращается домой! А я? Мне предстояло встретить супруга.

15 октября (вроде бы), Осер

Мы ненадолго остановились на почтовой станции в Осере. Из-за поломки тележной оси нам потребовалась комната. Узнавая о возвращении Бонапарта, люди повсеместно принимались ликовать. По всей дороге до Парижа в его честь строились триумфальные арки. Взрослые и дети часами стояли вдоль дороги в надежде увидеть его проезд. Прошлой ночью огни факелов складывались в волшебную картину.

— Дорога на небеса… — сказала пораженная зрелищем Гортензия.

Происходящее было сродни безумию. Где бы мы ни останавливались, нас окружала толпа, люди кричали:

— Это правда? Спаситель едет?

Сначала мне послышалось, что они называют Бонапарта «строителем».

— Простите, я не поняла… — повернулась я к стоявшему рядом сапожнику.

— Спаситель! — воскликнул тот. — Наш спаситель.

16 октября, Шалон-на-Соне, рассвет

Мы разминулись! Из Лиона Бонапарт выехал по дороге Бурбонов — на запад через Невер; за ним следовали и братья.

— Ах, они доберутся туда первыми! — вскричала Гортензия, словно мы играли в догонялки.

— Обратно в Париж! — велела я кучеру. — И поскорее.

19 октября, около полудня, Париж

Было уже за полночь, когда наша карета подъехала к воротам моего имения. От лошадей шел пар. В домике привратника горел свет, освещая спящих нищих. Кучер спрыгнул на землю и застучал в дверь:

— Чандлер, проснись, открывай ворота!

Я подтолкнула локтем Гортензию. Мы были вымотаны пятью днями пути, на протяжении которых ели и спали в карете. От тряски по ухабам у меня воспалились спина и бедро. Предыдущую ночь я вообще не могла спать. Мной овладело сонное оцепенение, в коже странно покалывало.

Когда подъезжали к темным парижским улицам, в холодном воздухе стоял запах кухонных отбросов и дыма; грязь замерзла; нищие в переулках грелись возле костров; я почувствовала себя во власти судьбы.

— Неужели приехали? — спросила Гортензия, чихая и сморкаясь. — Так холодно… Сколько времени?

— Приехали. — Я собрала корзинку. Приложила руку к волосам. Я заплела их, закрепила гребнем из черепахового панциря, но некоторые пряди выбились. Почему привратник не открывает ворота? Я сняла перчатки, чтобы завязать шнурки сапожек.

К двери кареты с факелом в руке подошел кучер.

— Неладно, мадам, — тревожно сообщил он. Изо рта у него валил пар, в открытую дверь кареты задувал ледяной ветер.

Я натянула на плечи пахнущий плесенью меховой полог.

— Разве генерал не здесь?

И где же тогда Эжен?

Кучер кивнул.

— Но привратник… — Он умолк, не доведя фразы до конца.

— Что, Антуан? — Одна из наших лошадей заржала; привратник стоял у двери своей лачуги, глядя на нас. В свете фонаря тени придавали его лицу дьявольский вид.

— Он не может открыть ворота, — наконец выдавил кучер.

— Что еще за история? — фыркнула Гортензия, подвязывая лентами шляпу.