Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— И это все? — спросил Эжен, вытирая волосы.

25 октября

Целый день миновал. Нервный тик к Эжену пока не возвращается.

Три часа пополудни, тихо

Гортензия, хоть и держится с Бонапартом вежливо, продолжает считать его чужаком.

У нее для него заготовлены две фразы: «У меня все хорошо, генерал Бонапарт» или «Доброе утро, генерал Бонапарт».

Эжен тоже зовет Бонапарта «генералом», но с куда большей теплотой.

В Египте они делили одну палатку и явно сблизились за это время.

Я заметила, что Эжен начал новый альбом для вырезок, посвященный битвам и победам Бонапарта. Альбом быстро разбухает, стоя на полке рядом с детскими книгами сына и альбомами, посвященными его отцу и Лазару.

— Может быть, хранить старые в подвале? — спросила я его.

Эжен в задумчивости провел пальцами по корешкам.

— Нет, мам, места для них и здесь хватит, — ответил он.

Должна признаться, мне было приятно услышать это.

Ранний вечер

— У директоров хватает наглости платить мне половину жалованья! — взорвался Бонапарт, едва переступив порог. Я была в гостиной с Гортензией, пыталась говорить с Фуше и братьями Бонапарта — Жозефом и Люсьеном. — Они относятся ко мне, как к государственному чиновнику!

Я кивнула Гортензии, отпуская ее.

— Ты уже говорил с директором Сийесом? — спросил Люсьен.

Я взяла пяльцы для вышивания и иглу. Что за причина Бонапарту говорить с Сийесом? И зачем этот разговор Люсьену?

— Уф! Не возьму в толк, как люди вообще терпят этого человека, — возмутился Бонапарт, почесываясь. У него недавно появились чирьи, и зуд доводил его до безумия.

— Он был бы, однако, полезен. — Жозеф с шумом отхлебнул чаю.

— Он просто необходим! — эхом отозвался Люсьен.

Бонапарт сердито взирал на братьев. В Египте он был королем; в Париже оказался просто чиновником, вынужденным просить милости у пяти директоров, которых называл не иначе как старыми дураками.

— Впрочем, насчет конституции он прав. Слишком велика… — продолжал Бонапарт, будто бы обращаясь сам к себе, словно размышлял вслух. — Пять директоров тоже слишком много. Исполнительная власть в лице троих была бы более эффективна: один — ответственный, двое других — советники…

Заложив руки за спину, Бонапарт расхаживал по комнате перед камином.

— К тому же постоянная смена директоров порождает хаос. Просто какая-то парламентская комедия! Тут явный перебор, народ устал от ежегодных выборов. Но вот вопрос: как изменить конституцию, оставаясь в рамках закона?

— Для этого, — спокойно сказал Фуше, — вы должны заручиться поддержкой как революционеров, так и роялистов.

Волосы у него были напудрены в безуспешной попытке скрыть их неприглядный рыжий цвет. Трое братьев Бонапартов с удивлением повернулись к Фуше, как если бы вдруг заметили его присутствие.

— А есть ли у меня эта поддержка, гражданин Фуше, министр полиции? — спросил Бонапарт.

Фуше достал потертую табакерку, постучал по ней и открыл длинным пожелтевшим ногтем большого пальца.

— Да, генерал, безусловно, — медленно произнес он и взял понюшку, не предложив больше никому. — Вернее, я считаю, что она у вас будет.

ВЫНУЖДЕННЫЙ ВЫБОР

27 октября 1799 года

Осматриваясь в нашей гостиной, лейтенант Лавалетт казался каким-то потерянным, словно не от мира сего. Он сжал мне руку, толстые щеки розовые от холода.

— Пожалуйста, скажите, как поживает Эмили? Как моя жена? О, я не смог бы жить, потеряв ее.

— Так вы ее еще не видели? Не ездили в Сен-Жермен?

— Я так понимаю, что вы с генералом отправитесь туда завтра утром.

— С Гортензией и Эженом. Желаете присоединиться?

— О да! — воскликнул он, явно обрадованный нашей компанией.

28 октября