Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

В Сен-Жермен мы отправились рано. Мы с Бонапартом, Лавалетт и Гортензия — в карете; Эжен скакал впереди на Пегасе, своем великолепном новом коне. Дорога местами оставляла желать лучшего, так что в школьный двор мы въехали лишь около полудня.

— Генерал Бонапарт, это большая честь для нас, — склонила голову мадам Кампан, укутанная в черную пелерину.

Нас провели в ее кабинет — всех, кроме Гортензии, которая побежала искать Эмили, чтобы предупредить. Прозвенел звонок. Потолок над нашими головами затрясся от топота девочек.

— Мне привести вашу жену, лейтенант Лавалетт? — спросила мадам Кампан.

Более года я не бывала на верхнем этаже школы. Здесь сильно пахло помадой и крахмалом. Две девочки в зеленых шляпах учениц второго года, взявшись за руки и хихикая, скользили по вощеному паркету коридора.

— Гортензия в той комнате, — сказала девочка с золотистыми кудрями, указывая на противоположную сторону коридора.

Дверь приоткрылась.

— Она отказывается идти вниз, — шепнула Гортензия, отступая в сторону. Эмили с воспалившимися шрамами на лице, съежившись, лежала на узкой кровати в углу.

Я села в ногах.

— Ты боишься, Эмили? — Ее муж определенно опасался этой встречи.

— Нет!

— В чем же тогда дело?

— Я не хочу замуж…

«Если бы ты только знала, бедная девочка, как тебе повезло», — подумала я.

— За него… — тихо добавила она.

Увидев изрытое оспой лицо жены, лейтенант Лавалетт едва не заплакал. Я, как могла, заранее готовила его к этой встрече, но увы: столь обезображенное лицо могло вызвать только потрясение.

— Ах, так это правда! У вас была оспа, — сказал Бонапарт.

Эмили стояла в дверях, не сводя покрасневших глаз со своих зашнурованных сапожек.

— Да, генерал Бонапарт. — Она взглянула на Эжена и застенчиво кивнула, отведя глаза в сторону. Тот подошел к ней и обнял кузину. Нежность сына меня тронула; точно так же он утешал Эмили, когда той было четыре годика, а ему — не намного больше.

— Ваш муж спас мне жизнь, — сообщил Эжен, — и не раз.

Лавалетт покраснел и, стесняясь, принялся мять шляпу.

«И теперь этот благородный человек может спасти девичье сердце, — подумалось мне, — если только девица ему позволит».

29 октября, раннее утро

— Вы заплатили за это триста двадцать пять тысяч? — Бонапарт смотрел на замок Мальмезон, на его осыпающийся фасад, на требующую починки крышу, на треснувшее стекло в окне второго этажа.

— Но, Бонапарт… — начала было я, собираясь напомнить ему, что он сам предлагал за это имение триста тысяч, но затем передумала. — До Парижа меньше часа езды, угодья превосходны. К тому же одна только винодельня приносит ежегодный доход в восемь тысяч франков…

Ну хорошо, семь.

— По мнению агента, это исключительно выгодные условия.

— Курятник, и тот выглядит престижнее.

Под конец дня, объехав верхом угодья, осмотрев отару овец и поговорив с дворецким о содержании сахара в виноградном соке этого урожая, Бонапарт и сам проникся очарованием имения. В сумерках мы вдвоем сидели у пылавшего камина, играя в нарды. Гортензия тем временем исполняла на фортепиано свое новое сочинение, а Эжен чинил рыболовные снасти.

В девять часов мы с Бонапартом, взяв с собой свечи, ушли в продуваемую сквозняками спальню; стуча зубами, укрылись холодными одеялами и стали нащупывать ступнями горячий кирпич, завернутый во фланель. Затем, согревшись, болтали и занимались любовью, а потом снова говорили и снова любили друг друга.

Вечером, Париж

Вернулись в город. Сегодня днем встречалась с коммерсантами. Бонапарт желает отремонтировать Мальмезон, обновить обстановку, привести в порядок сады. Ему там понравилось.

30 октября

— О чем задумались? — Я подтолкнула Бонапарта ногой. Неподвижный, как статуя, он сидел на краю кровати.

— Что мне надо поговорить с директором Гойе, — наконец ответил он, как бы очнувшись.