Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Я создал себя сам! — заявил он, не погрешив против истины. Я заметила, однако, что в последнее время Бонапарт все чаще запирается вместе с Тальма — и двигается теперь чуть более изящно, чем прежде. То и дело вижу, как он смотрит на себя в зеркало, проверяя, верную ли позу принял.

12 июля, ближе к вечеру

Боже мой, что за развлечение! Бонапарт сидел на своем троне, я — на своем (к счастью, они довольно мягкие). Княгини — Гортензия, Жюли, Элиза, Каролина и Паулина — на табуретах. Князья Жозеф и Луи вместе с офицерами стояли по стойке «смирно» по обе стороны от нас. Затем процессия двинулась: мои фрейлины, маршалы и генералы со своими женами (кое-кого била дрожь), министры и прочие чиновники — все в придворном платье. Сначала к трону подходили дамы и делали реверанс; затем — господа, те кланялись. Все это время мсье Депрео стоял в сторонке и шептал:

— Плечи назад, локоть вверх, подбородок вперед! Расслабьтесь!

Я едва удерживалась от смеха, а Бонапарту оставалось только сидеть неподвижно, ибо все это растянулось довольно надолго. Периодически он давал мсье Депрео знаки ускорить процедуру — не может же он потратить на это целый день! — и темп ускорился настолько, что мужчинам пришлось бежать к трону, быстро складываясь в глубоком придворном поклоне, а затем — тоже бегом — возвращаться обратно, натыкаясь на следующего бегущего.

19 июля

Выстрел пушки оповестил об отправлении Бонапарта в поездку по северным районам страны. Я остаюсь в Париже одна, если не считать нескольких сотен придворных и служащих. Признаться, я в растерянности. Дворцовое хозяйство превратилось в огромного неукротимого зверя.

— Такова моя работа, ваше величество, — сказал мне мсье д’Арвиль (по прозвищу «граф Этикет»), вручая мне расписание на день: приказ, куда мне маршировать.

21 июля, ближе к вечеру, Сен-Клу

Меня жестоко обманули: граф Этикет — не мой слуга, он мой тюремщик! Он присутствует на каждой аудиенции, расположившись позади моего кресла. Стоит мне сделать малейшее движение, как он протягивает руку, чтобы помочь, ибо в соответствии с этикетом только от него я могу принять помощь, независимо от количества других протянутых ко мне рук. Этот человек — самый высокопоставленный служитель моего двора.

— Это большая честь — служить вам, — официально говорит он мне при каждом удобном случае.

Сегодня утром я вспомнила, что надо подрубить мою новую кашемировую шаль. Я прошла по двум залам и нашла Агату, хорошую рукодельницу. Граф Этикет тут же не преминул напомнить, что все приказы слугам я должна отдавать через него и только через него: в противном случае я «компрометирую достоинство трона».

— Мне нельзя говорить с горничной?

Агата служит у меня более десяти лет!

— Я нарушил бы «Кодекс», запретив вашему императорскому величеству говорить с кем бы то ни было, пусть даже и со служанкой, — сообщил мне граф елейным голосом, — однако долг повелевает мне предостеречь ваше величество от несоблюдения формальностей.

Боже правый! Я не могу привыкнуть к тому, что я «императрица», — откровенно говоря, мне этот титул не нравится вовсе. Если я уроню веер, мне нельзя нагнуться и поднять его: это должны сделать наиболее высокочтимые из присутствующих фрейлин, которые передадут веер графу Этикету, и тот наконец отдаст его мне.

Меня не воспитывали для исполнения такой роли, для жизни в столь тесном корсете. Как мне не хватает блаженной свободы простой француженки, которая может солнечным днем пройтись по Елисейским полям или просто зайти к Фраскати поесть мороженого! Я сообщила графу Этикету с улыбкой и беззаботным видом (надеюсь, они хоть отчасти смягчили резкость моих слов), что такие правила, вполне подходящие для человека, выросшего в условиях несвободы, не всегда удобны для меня, — и потому, если возникнет в том нужда, я буду отдавать приказы непосредственно слугам.