Статский советник - Борис Акунин (2007)

— Масленичные блины у князя — это традиция, — принялся объяснять Фандорин. — Ей больше двадцати лет. «Узкий круг» — это семьдесят — восемьдесят приближенных чиновников и почетных горожан с женами. Всю ночь сидят, едят, пьют, танцуют. Ничего интересного. Я всегда ретируюсь пораньше.

— И что, правда, можно приходить в любом платье? — задумчиво произнесла Эсфирь, глядя не на Эраста Петровича, а куда-то в пространство.

* * *

Распрощавшись с Эсфирью до вечера, Фандорин несколько раз телефонировал по номеру, который позавчера назвал операторше подполковник Бурляев, однако абонент не отвечал. Уверенности, что капризная «сотрудница» согласится принять неучтивого статского советника, все равно не было, и Эраст Петрович начал подумывать — не воспользоваться ли отсутствием агентки, чтобы произвести в арбатском особнячке негласный обыск.

Уже подобрав необходимые инструменты, он на всякий случай протелефонировал еще раз, и трубка вдруг на американский манер отозвалась протяжным, ленивым шепотом:

— Хелло-о?

Против ожиданий, про то, что статский советник объявлен «персоной нон грата», Диана не вспомнила и на встречу согласилась сразу.

И ждать у запертой двери на сей раз тоже не пришлось. Позвонив в колокольчик, Фандорин потянул за медную ручку, и створка неожиданно подалась — выходит, замок был отперт заранее.

Уже знакомым путем Эраст Петрович поднялся по ступенькам в надстройку, постучал в дверь кабинета и, не дождавшись ответа, вошел.

Как и в прошлый раз, тонкие шторы в комнате оказались плотно задвинуты, а женщина на диване была в берете с вуалью.

Поклонившись, чиновник хотел сесть в кресло, но женщина поманила его:

— Сюда. Трудно шептать через всю комнату.

— Вы не находите все эти меры п-предосторожности чрезмерными? — не удержался Фандорин, хоть и знал, что злить хозяйку не следует. — Было бы вполне достаточно того, что я не вижу вашего лица.

— Не-ет, — прошелестела Диана. — Мой шум — шорох, шепот, шипенье. Моя стихия — тень, темнота, тишина. Садитесь, сударь. Мы будем тихо разговаривать, а в промежутках слушать молчание.

— Извольте.

Эраст Петрович сел вполоборота на некотором отдалении от дамы и попробовал рассмотреть сквозь вуаль хоть какие-то особенности ее лица. Увы, в комнате для этого было слишком темно.

— Знаете ли вы, что в кругу передовой молодежи вы теперь считаетесь интригующей личностью? — насмешливо спросила «сотрудница». — Ваше позавчерашнее вмешательство в операцию милейшего Петра Ивановича раскололо моих революционных друзей на два лагеря. Одни усматривают в вас государственного чиновника нового типа, провозвестника грядущих либеральных перемен. А другие…

— Что д-другие?

— А другие говорят, что вас нужно уничтожить, потому что вы хитрее и опаснее тупых ищеек из Охранки. Но вы не беспокойтесь, — Диана легонько тронула чиновника за плечо. — У вас есть заступница, Фирочка Литвинова, а у нее после того вечера репутация настоящей героини. Ах, у красивых мужчин всегда находятся заступницы.

И раздался придушенный, почти беззвучный смех, произведший на статского советника исключительно неприятное впечатление.

— Правду ли у нас говорят, что Ларионова казнила БГ? — пытливо наклонила голову Диана. — Прошел слух, что он был провокатором. Во всяком случае, наши его имени больше не поминают. Как у дикарей — табу. Он и в самом деле был «сотрудником»?

Эраст Петрович не ответил, потому что подумал о другом: теперь стало понятно, отчего Эсфирь ни разу не обмолвилась о покойном инженере.

— Скажите, сударыня, а известна ли вам особа по прозвищу Игла?

— Игла? Впервые слышу. Какова она собой?

Фандорин повторил то, что слышал от Рахмета-Гвидона:

— На вид лет тридцати. Худая. Высокая. Невзрачная… Пожалуй, всё.