После России - Фёдор Крашенинников (2016)

Владимир Егорович неоднократно пытался получить ответы на свои вопросы, но Фадеев—Заостровский уклонялся, хмурился, шутил, заговаривал о другом. Вот и сейчас, вместо того чтобы достать из рукава хоть какой-нибудь козырь, он монотонно говорил о сжимающемся кольце окружения. Ничего нового, ничего обнадёживающего. Последовала шумная дискуссия, в которой Пирогов не участвовал: все предлагали одно и то же, обвиняли друг друга в некомпетентности и авантюризме. И сейчас безобразная сцена повторилась.

– Где же ваши китайцы? Почему они молчат? Вы же обещали, что вот-вот последуют решительные меры с их стороны? – истерично кричал в лицо Фадееву министр информации Бурматов, который вернулся из поездки на фронт каким-то слишком возбуждённым и все совещание язвил в адрес Фадеева, Лапникова и тех, кто их поддерживал.

Разговоры о китайцах велись с начала восстания и даже во время его подготовки. Впрочем, перед походом на Урал много говорили и о казахах – и тоже весьма многозначительно. И Фадеев и Лапников рассуждали о помощи с Востока неконкретно, но чем хуже шли дела, тем больше хотелось верить в чудо – хоть в индусов, которые вдруг придут на помощь!

Министр информации и раньше облекал свои туманные намёки о неминуемой победе в грохочущие обещания «ударить в спину сепаратистам и предателям», но сегодня в утреннем выступлении он прямо сказал о Китае, который-де вот-вот придёт на помощь. Его заявление стало сенсацией и вызвало определённый энтузиазм, который хотя бы несколько дней должен был поддерживать моральный дух населения и войск, отступавших к Москве. Владимир Егорович и сам несколько раз использовал этот прием, когда видел, что посетители совсем пали духом. Он намекал, прямо не утверждал, оставляя пространство для маневра. Выходка Бурматова ломала всю игру, говоря «А», рано или поздно придется сказать «Б».

– Я? Обещал? – Фадеев с нескрываемым презрением посмотреть на раскрасневшегося Бурматова. – Вы, Тимофей Сергеевич, меня неправильно поняли. Ничего я вам не обещал, вы сами это придумали и поспешили поделиться своей глупостью с населением! Зачем? Зачем вы это сделали? Кто вас просил?

– Ах, так! Я придумал! А вы ничего не обещали?!

– Вы придумали, кто ж ещё… Любопытно было бы узнать, что вы дальше собираетесь говорить людям.

Демонстративное спокойствие премьера окончательно вывело министра информации из себя.

– Я собираюсь звать людей на бой! Я собираюсь призвать их сражаться за Россию или умереть! Я собираюсь сказать им, что мы будем биться за каждый дом и каждую улицу, погибнуть или остановить этих сволочей, слышите?! Биться так, чтоб и через тысячу лет люди помнили ушедших в битву за Москву! А что собираетесь делать вы? И сколько можно темнить! Мы тут не в карты играем, понимаете? Если китайцы действительно хотят нам помочь – сейчас самое время, я хочу, чтоб они это поняли, слышите? Нас всех повесят скоро, а вы всё изображаете из себя Будду! Сектант! Китайский сектант! – Бурматов внезапно замолчал и, махнув рукой, сел на место.

– Тимофей Сергеевич, выбирайте выражения! – ледяным голосом сказал Фадеев и обратился к Пирогову:

– Владимир Егорович, что вы думаете?

– Я? Ничего. Но хотелось бы в общих чертах понять, на что мы можем рассчитывать. Потому что я уже ничего не понимаю. Нет у меня никаких идей. Я не стратег, уж извините.

Пирогов ели сдерживался, чтобы в свою очередь не наговорить Фадееву обидных и непоправимых слов. «Где же твои чёртовы китайцы, сектант проклятый!» – вертелось у него на языке, но повторить за Бурматовым он не решился.