Сегодня – позавчера - Виталий Храмов (2016)

– Окружаем лесопилку. Леший – снимаешь часового, потом страхуете. По лесу ваш щелчок не услышат, тем более дождь. Шило со своими и я – берём их в ножи. Разведка Морозова – резерв – перекрываете дорогу к полустанку. Кадет – дорогу в северное село, Мельник – к мостам. Сигнал к атаке – выстрел Лешего. Вопросы? Тогда двигаем, в темпе вальса.

Лесопилка – деревянный длинный сарай с просевшей крышей. Ребята рассыпались, медленно окружая строение. Медленно, чтобы – тихо. Но дождь громче стучал по жестяному козырьку над воротами в цех. А вот и караульный немец – прижухся, нахохлившись, под этим козырьком на груде обрезков пиломатериала. Я смотрел на него во все глаза – я впервые вижу немца. В каске, на каске – очки с резинкой, в плаще с поднятым воротником, он сидел понурясь, автомат на коленях. Спит, что ли? Нет, передёрнул плечами – озяб. Сейчас совсем остынешь, гад!

Я опять достал лопатку, в левую руку – штык-нож СВТ обратным хватом, приготовился к броску. Леший смотрел на меня, его СВТ смотрит на часового. Все ли заняли позиции? Еще подождать? Можно и плохого дождаться. Пора!

Я уже повернул голову к Лешему, чтобы кивнуть, спуская его курок, но тут скрип. Я замер, медленно-медленно повернул голову. Это ворота приоткрылись, вышел ещё один немец, потянулся, передёрнулся весь, что-то спросил у караульного. Тот, также вполголоса, ответил. Немец хмыкнул, отвернулся, не выходя из-под козырька стал копаться в ширинке.

Я обернулся к Лешему, показал два пальца. Тот кивнул, потом, отвернувшись, просигналил пальцами ещё кому-то невидимому в темноте.

А у лесопилки журчал струёй немец, караульный что-то бубнил недовольно. Я махнул лопаткой, вскакивая. Почти одновременно звякнули оглушительно в тишине выстрелы снайперов. Я рванул к воротам, проскользнув левой ногой по влажной траве.

Сидящий немец беззвучно завалился набок, а вот стоящий с грохотом ударился о дощатую стену цеха. Меня обогнали две тени, прошмыгнули в ворота. Я подбежал к воротам. Тот, что стоял, ещё шевелился. Рубанул лопаткой, как топором, только с чавканьем и хрустом. Кадет «проконтролировал» караульного. Пока мы возились с этими, все ребята Шила уже были внутри. Я за ними.

– Всё чисто, старшина, сюда, – раздался шёпот.

– Молодцы. Всех успокоили или живые есть?

– Одного просто оглушили. Допросим.

– Проверьте всё, а то спрятался какой хитрец – сюрпризы нам не нужны.

Тихий шорох шагов по опилкам.

– Как вы тут ориентируетесь, я ничего не вижу.

– Тут лампа горела, но мы её в первую очередь разбили.

Я зажёг спичку, нашел лампу. Топливо из неё уже натекло на ящик, на котором она и стояла. Хорошо – потухла лампа, а то полыхнуло бы. Эта лесопилка – большой склад дров. Горело бы так, что из космоса было бы видно, не то что из деревни. Стекло разбито, но лампу зажёг. Коптила, но горела. Не рванула бы.

Огляделся. Оказался я в какой-то конторке, отгороженной от остального цеха стеной из горбыля, обшитой мешковиной. Немцы спали на лавках, один – на столе. Теперь на них же и лежали мертвыми. Автоматы стояли, прислонённые к столу, два пулемёта с дырчатыми кожухами на стволе – у выхода, на сошках. Тут же цинки с лентами.

– А который живой?

– Тот, что на столе. Решили, что он – главный.

– Раз выше всех лежал – значит, главный? А где этот зассанец спал?

Шило удивлённо закрутил головой. Места больше нет.

– Он на опилках спал. Там я ещё одного приголубил. С перепугу так запутался в брезенте, которым укрывался, что сам себя головой о станок ударил. Я добил, – доложил один из бойцов Шила, невысокий крепыш, кажется Валерой зовут, но больше – Вареником.